Том 69 Книга 2. Лев Толстой.

212 ТОЛСТОЙ В П О С Л ЕД Н ЕЕ Д Е С Я Т И Л Е Т И Е Ж И ЗН И
поляку сказал: «Я не русский»154. Черткова и Л . Н. там сравнивают
с о. Матвеем и Гоголем. Говорят о том, что в «Войне и мире» Толстой русский
с головы до ног. Л. Н. заволновался. «И далась им эта „Война и
мир“,— заговорил он.— К акая узкость понимания. Это все равно, как
бывало под Новинским вовремя масленицы паяцы выскакивали на балкон
и зазывали публику разными кривляньями идти в балаган. Может быть,
бывали такие зрители, которые не хотели идти внутрь, говоря, что и без
того паяцев видели. Нечто подобное делают те, которые уперлись на
„Войне и мире“. Толстой в „Войне и мире" показал весьма немногое сравнительно
с тем, что показал потом. Вся суть Толстого в том, что он писал
после „Войны и мира" . Как интерес паяцев не в том, что они изображали
на балкончике, а в том, что представляли в балагане». — «Но вы забыли
ту разницу,— заметил я ,— что паяц, зазывая своими шуточками в балаган,
знал, что самая суть будет в балагане и в чем будет эта суть, а Толстой,
когда писал „Войну и мир", думал, что вся его суть в „Войне п
мире“ и совсем не предвидел, что из него потом выйдет». «Конечно, конечно,—
сказал Л. Н ., — в этом есть разница, но все-таки для тех людей,
которые захотели понять сущность Толстого, „Война и мир“ сослужила
роль приманки, без которой они, может быть, с Толстым и не ознакомились
бы. Ну, а те, которые остановились на „Войне и мире", никакого
понятия о Толстом не имеют.Вот Баллу 155 писал то же самое о непротивлении,
что и Толстой, но Толстой написал „Войну и мир", и потому многие
читают то, что Толстой пишет до сих пор, а Баллу „Войны и мира" не
написал и о нем мало кто и знает».
29 марта. Пасха. Как всегда, праздник в Ясной Поляне тосклив.
Чувствуется, с одной стороны, какая-то ненатуральность, с другой,—
оторванность от прочих людей. Л . Н. бродит по комнатам и рассказывает
какие-то анекдоты, вроде того, что когда какому-то немцу сказали «Христос
воскрес» он воскликнул: «Какой молодец!»
31 марта. Сегодня Чертков выезжает из пределов Тульской губ.
Вчера приезжал прощаться. Видно было, как тяжело этому сильному,
сдержанному, энергичному человеку расставаться со своим учителем, которого
он так искренно и горячо любит. Сам учитель, по-моему, не с такой
■болью расставался с любимым учеником. Правда, всплакнул немножко,
во скоро утешился, продолжал играть в шахматы, сел играть в винт, я думаю,
что это не притворство, а то свойство старости, которое можно назвать
не то равнодушием, не то отрешенностью. Явления не бороздят душу,
не цепляются за нее, а скользят по поверхности и расплываются немедленно,
как только становятся достоянием прошлого. Думаю, что так.
А там кто знает: чужая душа потемки
Л. Н. кончил книгу «Русские женщины на эшафоте» 156. Я стал ее
читать. Разговорились об этой книге. «Все ж е,— заметил между прочим
я ,— нельзя отрицать, что в сердцах этих женщин иногда теплилась искренняя
любовь к народу».— «Нет,— возразил Л. Н .,— я этого не вижу»
< • • • >
1 апреля. В феврале Л. Н. говорил Д. П. Маковицкому: «Вот увидите,
я умру в марте». Не любит Л. Н.-прорицать, а тут предчувствие пересилило
его нелюбовь. Но вот сегодня 1 апреля, а Л. Н. жив. Видно,
мартовские Иды для него не столь опасны, как были опасны для Юлия
Цезаря.
5 апреля. Сел вчера Л. Н. за винт и начал ахать над приездом в Петербург
японского принца Куни: «Ах, эти обеды по правую руку царя, эти
показывания и ухаживания, эти притворные улыбки и любезности, как
все это должно быть унизительно и противно проделывать. Меня все
это еще волнует. Старые дрожжи сидят еще во мне: патриотические дрожжи,
дворянские дрожжи, литературные дрожжи. Ведь история с Боснией меня