Теория катастрофы - Логика от Змея Горыныча

учимся, едим, сердимся, курим, пьём лекарства, алкоголь или наркотики, — влияет не только нанас, но и на наших детей и внуков.Лица подростков были смущёнными и напряжёнными.— Учёные доказали в множестве опытов: материнская любовь и внимание улучшают нетолько здоровье и интеллект ребёнка, но и его наследственность, которую он передастпоследующим поколениям. Обратное тоже верно: соберите мирных оседлых зелёных кузнечиковLocusta migratoria в тесную стаю — и следующее поколение обозлённых скрипачей станетбожьей карой — агрессивной чёрно-жёлтой саранчой, летающей чудовищными тучами вмиллионы тонн и убивающей так же верно, как убивает голод.Профессор посмотрела в сторону Гейлорда.— Опасайтесь, чтобы ваша злоба не испортила жизнь и здоровье вашему потомству.Ненависть порождает ненависть — эта старинная этическая теорема доказана биологией!Профессор Франклин повернулась и вышла из аудитории. Каблуки профессора не стучали, акрахмально скрипели, будто втыкались в мёрзлый снег. Студенты сидели молча, зябко поводяплечами.Бессолнечная осень царила в университетском городке, и промозглый туман сжималтёплые шары света вокруг уличных фонарей. Грустное время умирающей листвы.«В безмолвии органных рощ звучит аккордом листопад…»Профессор Лвин медленно шёл в университет, прихрамывая на правую ногу. Проклятаянога — весь последний год она ныла, не переставая, и это ощущение уже стало привычным, какзастарелая зубная боль. Привычным стало и умение не тревожить ногу при быстрых поворотахтела. Да какие уж тут быстрые повороты! Профессор Лвин почувствовал себя старым совсемнедавно, но легко привык к этому состоянию и стал передвигаться исключительно не спеша. «О,демоны чёрной дыры! Я хожу по этой дороге уже больше сорока лет — сначала студентом,потом — молодым постдоком, потом — профессором…»Лвин вздохнул и запахнул на груди плащ. В молодости он не замечал, что подуниверситетским куполом прохладно, а сейчас со сквозняками у него началась нешуточнаявойна.Пройдя квартал профессорских домов, Лвин свернул на Шайн-стрит. Он не любил этуулицу. Ему не нравились ни шеренга небогатых пластиковых домов, ни подростки, которыепостоянно «тусовались» — профессора передёргивало от этого мерзкого словечка — наскамейках в крошечном скверике с десятком деревьев и газоном, обычно вытоптанным до голойубитой земли. Вот и сейчас в сквере сидело с полдюжины девиц и парней — гогочущих, сраскрашенными причудливыми волосами, с бутылками чего-то законного или незаконного вруках. У всех сигареты с разноцветными дымами, модные животы в тату-голограммах. «И нехолодно же шалопаям!» — сердито подумал профессор. Он, не поворачивая головы, миновалмолодёжную компанию. Оттуда не донеслось ничего, кроме хохота. Иногда свистят. Как-токрикнули вслед: «Старик, тебе надо выпить, тогда согреешься!»Работаешь, работаешь, как вол, и вдруг одним прекрасным хмурым утром осознаёшь, чтожизнь прошла, а Эйнштейн из тебя не получился. Жена тебя бросила, дети к тебе равнодушны…А самое главное — твоя работа никому не нужна. Только для тебя и ещё для нескольких старыхпридурков научная работа — это поиск истины. Для всех остальных — лишь поиск денег. Кактолько челюсти зацепили финансовый сосок, поиск заканчивается — истина никого всерьёз неинтересует, требуется лишь оплаченное движение к ней, желательно — медленное и сытое. Вотесли к живительному источнику приблизится конкурент, тогда необходимы резкие движениялоктями — под рёбра его, под рёбра! не подпускать к кормушке!