NATELA KHINCHIGASHVILI - Tbilisi State University

Вагнера, в его музыкальных произведениях «мужское» и «женское» сливаются
в священном браке, подобно древнейшей хтонической паре – Земле и Небу.
Любовь – главная движущая сила всех произведений Вагнера. Композитор
определяет ее как «необходимый импульс поэтически творящего
разума» (Вагнер 1978: 423), а желание – как «творящий момент рассудка»
(Вагнер 1978: 423). Важнейшим началом в космогоническом акте является
преодоление хаоса и достижение гармонии. К этой гармонии стремится в
своих чувствах и Вагнер. В операх-мистериях, так композитор определяет
жанр своих произведений, открываются каноны гармонии и вечности. Но
главное, что видит в них зритель, «борьба за искупление красотой, возникающая
из сумрачного хаоса» (Манн 1961: 125). Таким образом, любовь и
красота – две важнейшие цели космогонии Вагнера.
Ориентация композитора на мифологический модус, опора на сакральные
реестры культуры заставляют его обратиться к ритуально-мифологической
схеме священного брака (Вагнер сравнивает ее с Великой
космогонией), состоящей из ритуального сочетания Великой богини с умирающим-воскресающим
богом, ее сыном и возлюбленным, и его последующего
жертвоприношения. Вагнер делает основанием образов своих героинь
(Изольды, Брунгильды, Кундри и др.) архетип Великой богини, дарующей
своим сыновьям-возлюбленным жизнь, познание чувственной любви,
а также смерть – ритуальное жертвоприношение ради их вечного иератического
возрождения.
Создавая образы героев музыкальных драм, композитор снимает позднейшие
напластования: исторические, социальные, психологические ∗ . В
их сжатости и максимальной концентрированности проступают вместе с
общечеловеческой сущностью и черты божественной природы, где героиня
– Великая богиня (megale theos) – Матерь всего сущего. В индоевропейском
архаическом сознании Великая богиня «соотносилась с землёй
и с женским творческим началом в природе» (Мифы народов мира
1991, т.1: 179). Она считалась символом плодородия и процветания, ей
поклонялись как богине чувственного наслаждения и эротизма, и она же
несла смерть обрученному с ней царю-жрецу или влюбленному в нее растительному
юноше-богу.
Для Вагнера схема священного брака находит подтверждение в нерасторжимом
единстве любви и смерти, вечных праосновах бытия, которые
∗ Так Вагнер описывает создание образа Зигфрида: «Я сбрасывал с него (то есть с мифа о
Зигфриде. – А.Л.) одну одежду за другой, безобразно накинутые позднейшей поэзией,
чтобы, наконец, увидеть его во всей целомудренной его красоте. И то, что я увидел, была
не традиционная историческая фигура, в которой драпировка интересует нас больше,
чем действительные формы, – это был во всей своей наготе настоящий живой человек, в
котором я различал нестесненное, свободное волнение крови, каждый рефлекс сильных
мускулов: это был истинный человек вообще» (цит. по: (Лосев 1978:30)).
54