Академия искусств Украины ИНСТИТУТ ПРОБЛЕМ ...

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ УНИВЕРСАЛИИ
120
мание к тому, что требовало сострадания. Их палитра и фактура письма
громко провозглашали об их личном отношении к трагедии, да и то, к чему
они чаще всего обращались, это как раз и были трагедии, однако не только
общественные, но и личные.
Да, одного из основоположников романтизма — Т. Жерико, в связи
с творчеством которого вообще впервые употребили термин «романтизм»,
обвиняют в том, что он, не выдержав коллизий своего драматического времени,
совершал ошибки на своем жизненном пути. Таковыми считают,
например, его вступление в королевскую гвардию [96, 5]. Но для истинного
романтика ошибкой ли было такое деяние? Отнюдь. Это была его реакция
на происходящее, его очередной заряд творческой энергией, ведь Жерико —
художник, и нельзя его поступки воспринимать лишь с позиций социально
верной или неверной направленности. Никогда и нигде, как бы того ни требовала
кровавая и «рваная» эпоха, художник, если он действительно является
таковым, ни в коей мере не будет сначала гражданином, а потом творцом.
Никогда и ни при каких условиях! И если ему удастся принести в жертву
нуждам государства свой талант, значит, это лишь умелый ремесленник
но не Мастер, не Художник в булгаковском значении этого понятия. Истинный
художник, поэт или ученый, аполитичен, в какой-то степени он блаженный.
Ему, по сути, могло быть вообще все равно, за что и против кого он воюет,
он просто впитывал дух, атмосферу борьбы: ведь бросил же Ж.-Ф. Шампольон
баррикады и бросился спасать свои папирусы из-под бомбежки,
за что впоследствии был обвинен в дезертирстве. И это был асоциальный
не осознанный поступок, ученый думал в это время не о Франции, и не о том,
кто кого победит и чем это все закончится для народа. Так и Жерико.
Безусловно, вовсе асоциальными субъектами художники не были,
у каждого из них была своя позиция и их талант служил им инструментом для
ее выражения и для того, чтобы мастер был услышан. Но очень часто происходило
так, что чем менее талантлив был художник, тем больше он окунался
в политическую борьбу, тем яростнее звучали его призывы, тем активнее
он становился на политической арене. Конечно, были и исключения, как,
например, О. Домье. Но именно исключения. В остальных же случаях, и романтизм
стал ярчайшей полосой таких примеров, художник — это тончайший
организм, способный лишь видеть, сострадать, привлекать внимание к тому,
что он сам видит своими отличными от иных духовными очами, но он не борец,
у него иные функции. Такую позицию, конечно, можно счесть асоциальной,
но она подтверждалась много раз. В те периоды, когда та или иная держава
нуждалась в защите своей территориальной целостности или рубежей от иноземных
вторжений, когда нужны были воины, а не музы, то есть в те самые
периоды, которые Гумилёв назвал пассионарными толчками, ведь не искусство
стояло во главе угла — оно отходило на второй план.
По своей природе искусство эгоистично, и чем выше его качественная
ПЕРИОДОВ STILWANDLUNG
планка, тем отчетливее это видно. Если у Микеланджело был неисчерпаемый
творческий потенциал, то он и расходовал его на то, чтобы создать как
можно больше произведений, и отнюдь не для того, чтобы выразить в них
свою гражданскую позицию. Да, конечно, и это имело место, но об этом
можно упоминать лишь вскользь. Ведь Леонардо не бросался на амбразуру,
когда была на счету каждая шпага и каждая пуля, пущенная в цель, была
важнее, чем гениальный холст. Да, он рекомендует себя прежде всего как
фортификатор, и только в последнюю очередь — как живописец. Но чем он
занимается на службе у герцога? Зачем его вызывает Франциск І? Неужели
конструировать оросительные системы? Отнюдь. Для этого есть посредственности,
которые для Мастеров всегда составляли фон и тем самым приносили
себя в жертву. А Челлини? Безумный, неуемный и неугомонный? Да,
он оборонял стены замка Св. Ангела, он сидел в тюрьме, он воевал, его ботфорты
всегда были в пыли, а клинок — в крови. Но это была лишь атмосфера,
полная адреналина, необходимая ему для творческого запала. Кроме
того, сила, мощь таланта Челлини как раз и оставляла место в копилке его
энергии и на нечто иное, несмотря на все обаяние его личности. Буонарроти
же было некогда заниматься политикой, и его никому не пришло бы в голову
упрекнуть в отсутствии патриотизма. Его талант был подобен алмазу,
и так ли важно, кто его носит на пальце. Микеланджело служил искусству,
а, возможно, правильнее будет сказать, что он подчинил искусство себе.
Так было и с Жерико, если попробовать рассмотреть его поступок не
с точки зрения социальных аспектов, гражданского долга, правильных политических
позиций и т. д., а сместить акценты и вспомнить о доминировании
личностного начала художника, особенно этого ломкого и капризного времени.
Да, он вступил в королевскую гвардию. Но только ли о выражении
гражданских позиций идет речь? Ведь мы имеем дело с тонкой материей,
творческой натурой, склонной к самоанализу и нуждающейся в постоянных
душевных «встрясках». Вот таким и был этот поступок. И его никак нельзя
классифицировать как ошибку, поскольку тот период, давший Жерико массу
новых для него впечатлений, окрасил его мировоззрение в определенные
цвета, изменил его мировоззренческую палитру. И утверждение В. Прокофьева
о том, что Жерико, которого ныне называют апологетом романтизма,
стремился к созданию нового художественного стиля [96, 5], мы находим
преувеличением: многие деяния Жерико, как и большинства его коллег
по кисти того периода, были стихийными, продиктованными порывом энергии,
страстью, болью, а не классицистически выверенными, как было бы пару
десятилетий назад.
В этом и состоит колорит романтизма, который, кстати, все же так и не
стяжал категорию стиля. Он был иногда наивен и во многом стихиен, маньеристически
кризисен и трагичен, но имел, так сказать, незавершенную
форму — он так и не спас человечество от тех ужасов, над которыми приот-
ПОСТМАНЬЕРИСТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО
121