Академия искусств Украины ИНСТИТУТ ПРОБЛЕМ ...

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ УНИВЕРСАЛИИ
182
творческой активности. Тогда соскучившийся по кисти или резцу мастер
вновь работает взахлеб, переосмысливая заново, трансформируя, перерабатывая
себя прежнего; наступает этап «пересоздания» своего творческого
«эго», выворачивания его наизнанку до формирования полной противоположности.
Это один, удачный исход маньеристического периода художника.
Но, безусловно, возможен и другой. В этом случае мастер приходит
к выводу, что ничего более значительного, чем созданное раньше, он уже
не создаст, что самого себя, прежнего, он уже не достигнет и уж тем более
не превзойдет. Тогда маньеристическая «фаза молчания» переходит в завершающий
аккорд творческого пути, из временного эскизного варианта переходит
в постоянство мрамора, а ее осознание художником становится его
«автоэпитафией». Из такого настроения «стоячей воды» выйти уже не дано.
В подобной ситуации и физическая, не только творческая жизнь художника,
нередко прерывается преждевременно. Ситуация молчания на творческой
ниве зачастую усугубляется трагедией личной жизни или же надлома в психическом
состоянии. Ведь не зря исследователи наблюдают определенную
закономерность в том, что среди творческих личностей очень много психически
неуравновешенных людей и между творческими неудачами и надрывом
в душевном здоровье есть прямая зависимость (Ч. Ломброзо). Таких случаев
история мирового искусства знала немало. В этом случае исход зависит
от силы конкретной личности, от ее реакции. П. Федотов ушел в 37 лет, лишившись
рассудка, и после «Анкор, еще анкор!» (1851–1852 гг.) ничего подобного
по колориту уже так и не вышло из-под его кисти. Рафаэль прожил
тоже 37 лет, и ушел в зените славы, словно Природа, как было сказано в его
эпитафии, побоялась быть им побежденной [43], сочла, что свою задачу
в жизни, свою творческую «программу максимум» он уже выполнил, и решила
наградить его, лишив маньеристического этапа. А. де Тулуз-Лотрек,
«маленькое сокровище» французского «полусвета», весь был соткан из противоречий,
отчаяния и боли, завидуя себе такому, каким мог бы быть, если
бы не шутка Природы. Лотрек реальный бросал вызов несостоявшемуся
Лотреку, осознанно напрополую прожигая себя, сгорел дотла, отчаявшись
получить серьезное признание своим искусством, которое стало для него
средством утолить боль. А. Иванов, надломленный и иссушенный личной
трагедией, которая тоже отразилась на его рассудке, лишь около года прожил
после того, как представил публике свое эпохальное «Явление Мессии
народу» (1837–1857 гг.). В. Борисов-Мусатов не дожил и до сорока, своей
жизненной линией отдаленно напоминая судьбу Лотрека, оставив после
себя томительные, пронзительные элегии в красках.
Еще больше заостряется внутренний конфликт мастера, когда к выводу
о том, что «Аминь» его творческого пути уже прозвучало, приходит зритель.
Тогда именно он становится палачом, безжалостный приговор которого
утверждает художника в его худших предположениях относительно самого
ПЕРИОДОВ STILWANDLUNG
себя. Зритель превращается в Гаргантюа, ненасытно поглощая увиденное
огромными порциями, он как потребитель продукта творческого процесса
требует от художника чуда и получает его любой ценой. Но это уже за рамками
внимания зрителя: ведь обсуждение вопроса моральной цены за глубину
воздействия произведения искусства не предусмотрено в контракте
«художник-зритель», существующем с тех пор, как один человек начал создавать
нечто прекрасное для другого.
Но реверс медали выглядит не менее убедительно. Почва творческой
усталости, конечно, редко является многообещающей предпосылкой для
урожая шедевров. Но и она может породить своеобразную эстетическую
доктрину. Без этого этапа не бывает и дальнейшего взлета, пробуждения
творческой энергии, именно он и провоцирует творческий поиск, дающий
причудливый, неожиданный результат. Маньеристическая фаза творчества
художника, конечно, не единична и необязательно знаменует собой окончание
очередного периода его творчества. Это просто терминологическое
обозначение его состояния в тот или иной момент, следующий за изнуряющей
работой. Даже то, что полезнее для дальнейшей эволюции стиля мастера
— маньеристиическая по духу пауза или иссушающая его силы работа без
перерыва, — вопрос спорный. Подобный взлет, когда процесс создания произведения
искусства поглощает автора целиком, вырывая из мира, тоже опустошает,
и именно он является причиной необходимости той самой паузы,
которая может затянуться надолго. Но как раз такая пауза дает художнику
отдохновение, если не наступит момент привыкания. Без выдоха не будет
сил и на следующий вдох. Во время паузы, маньеристической по характеру,
к художнику возвращаются утраченные творческие силы, эта внехудожественная
пустота дает ему возможность соскучиться по творческому активному,
деятельному беспокойству. Чем длительнее бывает такое маньеристическое
настроение, тем сложнее потом взяться за кисть снова, но тем более
рьяно мастер хватается за вновь предоставившуюся ему возможность работать,
выплескивая на лист или холст то, что накопилось за период вынужденного
отдаления от карандаша или кисти. Безысходность этой паузы приобретает
креативный характер, превращаясь в тот нож, которым разрезаются
путы творческой энергии. «Ссылка в маньеристическое молчание» оказывается
провоцирующим следующий творческий взлет аспектом. После выхода
художника из такого «маньеристического экстаза» он уже не будет прежним.
Потом последует очередной период творчества, качественно иной,
за ним — еще один виток маньеристического безмолвия, и так будет продолжаться
всегда. Ни одна уязвимая, чувствительная натура человека-творца
не избавлена от этого состояния и его повторяемости. Безгласность ожидания
дает свои плоды — за это время крепнет готовый созидать голос.
Правда, если эта пауза не успела закостенеть и не слишком затянулась.
Но, пожалуй, не реже, а, может быть, и чаще, маньеристический этап все
МАНЬЕРИСТИЧЕСКАЯ ДОМИНАНТА
183