А. Монастырский, Н. Панитков, И. Макаревич, Е. Елагина, С ...

план наиболее уязвим, поскольку технически всегда это сделано приблизительно, и мы идеально
не можем сделать да и не стремимся никогда. Ведь мы даем друг другу какие-то схемы, которые
участники готовы воспринять, или они их отвергают. То есть, если они готовы, то они серьезно
относятся и прислушиваются к этому третьему плану, а если нет, они могут отнестись иронически,
заострить внимание на какой-то шероховатости технической. А третий, наконец – это самый
сложный, который с самого начала является стимулом авторского замысла, но только стимулом,
очень глубинным и туманным. И опять-таки, если он воспринят участниками, он воспринят ими
тоже неосознанно буквально. Вот как та же самая встреча тебя и Андрея в коридоре другого. Ведь
она в бытовом отношении полна в положительном смысле таких комических деталей. Но вместе с
тем я из твоих слов вижу, что этот план имел место. То есть эта встреча, замысленная в неком
ином пространстве, в иных отношениях, состоялась.
НП: И она носила какой-то иной характер, нежели если бы она состоялась в другом месте.
Потому что мы очень близки с Андреем, часто друг друга видим, тут мы только обрадовались друг
другу, но были заняты чем-то другим и быстро разбежались.
ИМ: Я тебя хотел спросить вот еще о чем. Эта вещь, первая для меня, мы с Леной сделали ее как
обращение к языку действия, для меня это первый опыт. Мне кажется, мы делали ее в традиции,
которая была вами намечена, но вместе с тем есть какие-то отличительные особенности. Ты не
думал на эту тему
НП: Если сравнивать, то есть, безусловно, ряд вещей, которые сходны по какой-то такой
структуре построения с этой вещью. Я имею в виду то, что связано с вещами, где присутствуют
моменты исчезновения и возникновения, ухода и прихода. Мне кажется, что отличительной
чертой является то, что эта вещь более чистая и более открытая. Прежде всего вещи, связанные с
этими образами исчезновения, ухода и прихода первоначально исходили от Андрея. И у него есть
такая особенность – эту чистоту как бы скрывать, метафоризировать какими-то необязательными
элементами. Из-за боязни, что это прочтется. Он страшно боится этого первого плана, что он
вылезет. В начале практики это было необходимо, очевидно. Потому что только складывалась
среда, где работали эти вещи, и было необходимо добиться благожелательного отношения
публики, Чтобы они себя первоначально не настроили только на этот план, тогда бороться с этим
было бы невозможно, если бы это сработало сразу только на прочтение, как была, кстати, такая
фраза Бажанова на одной из вещей – «Я десять лет тому назад это придумал, а они сейчас это
сделали». Это ерунда, потому что вообще не в этом дело. Поэтому мы, когда делали вещи, долго
спорили и ругались с Андреем. У меня были сильные возражения в «Месте действия» насчет
занавески. Когда он разрабатывал чистую конструктивную вещь, вдруг, обманывая меня и себя,
начинал вносить массу необязательных, посторонних элементов. А необходимо это только для
того, чтобы сбить публику с критического отношения. А потом они сами поймут, о чем тут шла
речь. Важно их приятие, важен другой план, уровень. Эта вещь обошлась без посторонних
элементов и она чище. И система образов несколько иная. Есть свой оттенок, вот то, что встреча
должна была состояться, и, безусловно, была вами просчитана, и она входила в первоначальный
замысел. У меня была настроенность на вещь типа Андреевских. Я думал, что выйду, а там кто-то
стоит, какие-то люди, какой-то рай. А тут этого совсем не предполагалось. В вещи, которую делал
Андрей – черный дом, я мог меньше отдаться этому плану. Она перегружена, может быть очень
сложна технически. Я сидел там страшно долго. Там у меня не прочитался до конца этот образ.
Для меня темнота там развернулась в другом плане. А здесь всѐ было адекватно.