А. Монастырский, Н. Панитков, И. Макаревич, Е. Елагина, С ...

Но вскоре стало понятно, что невежеством и самомнением было бы полагать, что
твои усилия или ляпы могут на что-то существенно повлиять: праздник или акция не
зависят от таких мелочей. Поэтому можно выпивать, трепаться о посторонних вещах,
праздно любоваться красотой ландшафта и местными достопримечательностями,
отвлекаться на какие-нибудь плотины, дымы, лыжников – механизм «праздника» все
равно запущен.
Собственно, суть акции для меня и была в выходе из пространства, обусловленного
человеческими поступками и действиями, в некое иное, природное и подвластное иным
законам. «Выход» этот для меня произошел в тот момент, когда Андрей Монастырский,
Сергей Ромашко и Николай Панитков, перед этим переобувшийся в валенки, на одном из
которых был торжественно зачитанный вслух текст с определением некоей, кажется,
«бревнотаски», сошли с протоптанной дорожки, на которой они оставили зрителей, и
стали подниматься вверх по снежной целине. Три удаляющиеся фигуры словно бы
оказались за той гранью, которая отделяет прогуливающихся от пейзажа, который они
созерцают. Они стали частью пейзажа, как какая-нибудь птичья стая, облако или дым на
горизонте, которые, несмотря на всю свою эфемерность, для наблюдателя навсегда
останутся элементом ландшафта и, в силу этого, чем-то куда более постоянным, нежели
его собственное бренное существование. Как мне кажется, многие акции «КД», известные
мне по описаниям, отчасти и были попыткой заслать в этот самый незыблемо
умиротворенный и недосягаемый ландшафт, созерцать который и отправляются « за
город» всяческие туристы, не то «шпионов», не то своего рода зонды: так в научной
фантастике засылают зонды на другие планеты, в другое измерение или другое время. В
данном случае таким заброшенным «зондом» и стали два валенка, оставленные на двух
полянах. Перед началом акции, когда все жаловались на промерзшие и промокшие ноги,
кто-то, кажется, Николай Паниктов, вспомнил про сапоги-луноходы, и это слово
«луноход» продолжало вертеться у меня в голове –в связи с когда-то слышанной мною
историей про частный фонд, собирающий средства на возвращение на Землю лунохода.
Акция бессмысленная, но эмоционально понятная – да и валенки, погребенные в снегу
вместе с двумя половинами статьи про загадочную «бревнотаску», так же до боли
захотелось вернуть домой, отряхнуть и поставить посушить на батарею.
Загадочная «бревнотаска» фонила какой-то явно лишней «лагерной» темой – мне
казалось, что я начинаю думать как какой-нибудь западный журналист, случайно
попавший на акцию «КД» в советское время и старающийся приписать любому
неофициальному искусству некий удобопонятный диссидентский смысл. Но по
окончании акции, когда мы рассматривали памятную доску на церкви, в которой
рассказывалось нечто о помещице Салтыковой, отпустившей своих крепостных, дав им в
собственность леса, весь этот сюжет обрел своего рода завершенность. То, что в начале
казалось историей про несвободу, оказалось историей про отпущенность на волю.
Салтычиха оказалась не извергом, а освободительницей, а лесоповал - не лагерем, а
вольным трудом в пожалованных угодьях. И даже танцующие Брежнев с Фурцевой на
фотографии-подарке выглядели какими-то благостными и почти шкодливыми
пенсионерами-отпускниками на курортной танцплощадке. Такой же отпущенностью на
волю, освобождением сознания оказалась для меня и акция «КД», которой я сначала
побаивалась, как некоего предельно жесткого и эзотерического ритуала, требованиям
которого надо себя подчинить.
С. Ситар. Об акции «Мураново-Сафарино»