Том 69 Книга 1. Лев Толстой.

180 ТОЛСТОЙ И С О В РЕМ Е Н Н Ы Е З А Р У Б Е Ж Н Ы Е ПИСАТЕЛИ
Показать мужественного человека в таком свете, как Толстой показал
Хлопова, это, утверждает А. Зегерс,— «самое простое и самое сложное
для художника» 79.
Есть основание согласиться с немецкой писательницей, когда она
видит именно здесь одно из важнейших проявлений новаторства Толстого.
Создатель «Набега», «Севастопольских рассказов», «Войны и мира» более
смело и последовательно, чем другие писатели-реалисты до него, лишил
понятие героизма ореола исключительности, раскрыл высокое мужество,
смелость, самопожертвование как качества, потенциально присущие
многим людям. Такой взгляд на героизм теснейшим образом связан и с
толстовской верой в человека, и с толстовской нравственной требовательностью
и, разумеется, непосредственно вытекает из демократической
природы творчества Толстого. Понятно, насколько важны и поучительны
эти особенности творчества Толстого для передовой литературы наших
дней.
Писатели социалистического реализма, рассматривающие наследие
Толстого с высоты современных, проверенных практикой их собственного
творчества, эстетических и этических понятий, иной раз глубже проникают
в суть толстовского метода, чем это удавалось сделать профессионалам-исследователям.
В высшей степени интересно и поучительно наблюдение,
сделанное К. А. Фединым:
«Одним из основных приемов, которым Толстой пользуется в своей
лепке образа, является испытание нравственной ценности героя у решающей
черты жизни и смерти Он словно говорит героям произведений:
покажи, как ты относишься к смерти — если смерть естественна, если
она насильственна, если ты ее просишь, если она добровольна, если долгожданна,
если нечаянна,— покажи, и ты определишь свою ценность как
человека, а мы поймем таких, как ты.
Замечательно, что писатель, непревзойденно изображавший человеческое
счастье, любовь, радость, молодость, применял столь суровый путь
распознавания достоинств и пороков человека. Но Толстой шел именно
таким путем, побуждаемый своей требовательностью к нравственной силе
человека. Ни одного из любимых им героев он не заставил умереть жалкой,
недостойной смертью. Наоборот, эти герои в последний час жизни будто
еще более возвышаются или выходят из испытания смертью счастливыми»
80.
Федин сумел по-новому взглянуть на ту особенность творчества Толстого,
которая не раз вызывала кривотолки в буржуазном литературоведении
(и, как правило, обходилась советскими литературоведами, писавшими
о Толстом). Он показал, что пристальное, напряженное внимание
к теме смерти, внимание, которое Толстой пронес через всю жизнь, от
«Детства» до «Хаджи-Мурата»,— не есть проявление «толстовщины», не
есть выражение религиозного мистицизма или пессимизма, но что оно,
напротив, тесно связано с жизнеутверждающей сущностью толстовского
творчества, с его любовью к жизни, здоровью, мужеству и верой
в людей.
XX век — бурный и богатый потрясениями — принес с собой бесчисленное
множество индивидуальных трагедий, оборвал на полдороге, порою
очень жестоким и мучительным образом, миллионы человеческих
жизней. Понятно, что тема смерти занимает многих писателей нашего
времени. Для литераторов, полностью или частично подчинивших себя
идеологии декаданса, смерть — предмет культа или панического страха,
объект болезненного любования или уважительная причина для всепоглощающего
космического пессимизма. . Писатели-реалисты говорят о
смерти безбоязненно и просто: в этом им помогает Толстой. Вслед за Толстым
крупнейшие художники нашего века подводят своих героев к решаю­