Том 69 Книга 1. Лев Толстой.

Р А Н Н Я Я Р Е Д А К Ц И Я 281
ствовал. Что мне было делать? Как провести эту жизнь? Как заглушить
в себе раскаяние в том, что сделали со мной другие. Как в этом, так и во
многих других случаях есть только одно спасение для лошади. Это спасение
есть труд. Вечный, непрестанный труд с сознанием того, что труд этот не
приносит никакой пользы для себя и едва ли другим приносит какую-либо
пользу. Но как было трудиться, стоя в деннике? Никто не запрягал меня,
а я готов бы был возить воду, ходить по колесу на рушалке. Ожидая этого
времени, я стал оказывать свое усердие при каждом удобном случае.
Я стал есть, пить и спать, приготовляя себя к труду. И скоро признаки
моего усердия увенчались успехом. Меня запрягли; я помню, как в первый
раз сам конюший, который воображал, что я ему принадлежу, с толпой
конюхов стали запрягать меня, ожидая от меня буйства или противодействия.
Они скрянчили мне губу. Они обвили меня веревками, заводя в
оглобли; а я ожидал только случая показать свою охоту и любовь к труду.
Они удивлялись, что я пошел, как старая лошадь. Меня стали проезжать,
и я стал упражняться в беганье рысью. С каждым днем я делал большие
и большие успехи, так что чрез три месяца сам генерал и многие другие
приходили смотреть на меня.
Жеребцов, моих братьев, проезжали на бегу, шаги их вымеряли, выходили
смотреть на них, ездили в золоченых дрожках, накидывали на них
дорогие попоны. Я ездил в простых разъездных дрожках конюха, но
старался.
Один раз ездили Лебедя. Генерал смотрел на часы. Лебедь бежал в две
минуты. Он был хорош, горд, благороден62*. А я бежал шибче его, но
никто не обращал на меня внимания и не мерил моих шагов 63*.
Меня продали барышнику 64*.
2-й вечер
Весь этот день лошади почтительно обращались с Хлыстомером, только
Нестер по-старому вел себя с ним. Но обращение Нестера было не
грубо.
Погода начала изменяться. Было пасмурно с утра и росы не было, но
тепло, и муха и комар липли. Чалый жеребеночек мужика, уже подходя
к табуну, заржал, и бурая кобылка опять кокетничала.
es* — Будешь рассказывать? — спрашивали у пегого мерина.
— Буду, — отвечал он 66* вздыхая, — но теперь мне грустно. Оставьте
меня есть.
Возвращаясь домой в этот вечер, табун наткнулся на хозяина с гостем.
Жулдыба, подходя к дому, покосилась на две белые пестрые мужские
фигуры в соломенных ярких шляпах. Старуха покосилась и, признав
хозяина, величественно прошла по дороге. Остальные — молодежь —
переполошились, замялись, особенно когда хозяин с гостем нарочно
вошли в середину лошадей, что-то показывая друг другу и разговаривая.
— Вот эту я у Воейкова купил, серую в яблоках, — говорил хозяин.
— А эта молодая вороная белоножка чья? Хороша, — говорил67*
гость.
ва* Далее было: А что твой Пегашка,бежит? Едет? Ну, пусти, пусти.
[Он] Я обежал. [Но это не повело] Генерал рассердился.— Нужно продать,— сказал
конюший и продал меня за 800 рублей тогда на ассигнации.
Купил его гусарский офицер, у которого был старый кучер из дворовых. Кучер
был пьяница, офицер был охотник.
63* Далее было: Один раз только попробовали пу