Том 69 Книга 1. Лев Толстой.

78 М И РО В О ЗЗРЕ Н И Е ТОЛСТОГО
общества над другой, а насилие, так утверждает Толстой, не устраняет
рабства и зла, но лишь заменяет одну форму рабства и зла другой.
На этом ошибочном доводе Толстой построил столь же ошибочное отрицание
благотворности революции, в частности отрицание исторической
благотворности первой русской революции.
Толстой ни в малейшей степени не отрицает истинности принципов
которыми воодушевлялись идеологи французской буржуазной революции.
«Деятели революции,— писал Толстой,— ясно выставили те идеалы
равенства, свободы, братства, во имя которых они намеревались
перестроить общество. Из принципов этих,— продолжает Толстой,—
вытекали практические меры: уничтожение сословий, уравнение имуществ,
упразднение чинов, титулов, уничтожение земельной собственности,
распущение постоянной армии, подоходный налог, пенсии рабочим, отделение
церкви от государства, даже установление общего всем разумного
религиозного учения» (т. 36, с. 194—195). Толстой признает, что все
это были «разумные и благодетельные меры, вытекавшие из выставленных
революцией несомненных, истинных принципов равенства, свободы,
братства» (т. 36, с. 195). Принципы эти, признает Толстой, а также
и вытекавшие из них меры, «как были, так и остались и останутся истинными
и до тех пор будут стоять как идеалы перед человечеством, пока
не будут достигнуты» (т. 36, с. 195). Но достигнуты эти идеалы, утверждает
Толстой, «никогда не могли быть насилием» (т. 36, с. 195).
Непонимание этой — несомненной, как кажется Толстому,— истины;
было проявлено не только деятелями французской революции X V III в.
По Толстому, это непонимание лежит также в основе теоретических понятий
и практической деятельности русских революционеров 1905 г.
«То противоречие,— полагает Толстой,— которое так ярко и грубо выразилось
в большой французской революции и вместо блага привело
к величайшему бедствию, таким же осталось и теперь. И теперь,—утверждает
Толстой,— это противоречие проникает все современные попытки улучшения
общественного строя. Все общественные улучшения предполагается
осуществить посредством правительства, то есть насилия» (т. 36, с. 195).
Чрезвычайно интересно и знаменательно, что в своих размышлениях
о будущем ходе развития русского общества Толстой нисколько не сомневался
в том, что в начавшейся в 1905 г. борьбе между революцией и самодержавным
правительством победит в конечном итоге не правительство,
не самодержавие, а революция. «...Вам,— с такими словами обращался
Толстой к правительству,— не устоять против революции с вашим знаменем
самодержавия, хотя бы и с конституционными поправками, и извращенного
христианства, называемого православием, хотя бы и с патриархатом
и всякого рода мистическими толкованиями. Все это отжило и не'
может быть восстановлено» (т. 36, с. 304).
Не сочувствуя методам революционного преобразования общества,
Толстой сочувствовал тому отрицанию существующего социального и политического
строя, которым руководились деятели революционного движения.
Поэтому не прав известный датский историк русской литературы!
Стендер-Петерсен, когда он пишет: «В действительности же все толстовство,
как было названо его учение, толстовское отрицание существующего'
общественного порядка, его требование непротивления злу и его рационализированная
религия — не что иное как мощная попытка перетолковать
по-своему движение народников, постепенно становившееся все более
революционным и террористическим, а также преградить путь новому
марксистски-социалистическому учению о борьбе классов»34.
Но, не считая ни правым, ни просто разумным самодержавное правительство
в его борьбе с революцией, Толстой все же решительно осуждает
деятельность революционеров.