Том 69 Книга 1. Лев Толстой.

84 М И РО В О ЗЗРЕ Н И Е ТОЛСТОГО
рассудочная схема и рассудочный суррогат чувства подавляли в Толстом
восприимчивость необычайно зоркого художника, заглушали ритм горячего
и страстного сердца, притупляли созвучность народной жизни,
мертвая доктрина непротивления злу насилием — проповедь квиетизма,
бездеятельного и покорного растворения личности в целом — брала
верх, и тогда с уст Толстого слетали неубедительные, бескровные, далекие
от действительности, жизни и истории слова осуждения всякой войны,
всякой борьбы, всякого насилия.
Но там, где — как это было в «Набеге», в «Рубке леса», в «Казаках»,
в «Севастопольских рассказах», в «Войне и мире» — мудрость и непосредственная
искренность великого реалистического художника, сознание
сложности и противоречивости жизни, а главное, горячее чувство любви
к своему народу, гордости его прошлым, веры в его великое и славное
будущее побеждали мораль непротивления, Толстой изображал явления
войны не только с неподражаемой художественной силой и правдой, но
и осознавал этщ явления как подлинный русский патриот, как русский
человек, страстно заинтересованный в судьбе своей родины и своего народа,
ненавидящий врагов, посягающих на свободу, независимость русского
народа и русского государства.
Только сила, глубина и чистота толстовского патриотизма раскрыли
художнику-Толстому глаза на такие стороны Отечественной войны 1812 г .,
для изображения которых недостаточно одного художественного дарования,
даже и толстовского масштаба. В изображении войны 1812 г.
(а также сцен обороны Севастополя в войне 1855 г.) реализм искусства
Толстого не может быть отделен от сознательности и убежденности, с какими
Толстой как великий патриот не только изображает, но и осмысливает
эти великие события русской военной истории.
В «Войне и мире» Толстой описал, в сущности, две войны: войну 1805 г.
с центральным для нее событием Аустерлицкого сражения и войну 1812 г.
с таким же центральным для нее событием Бородинского сражения. В то
время как первая кампания — 1805 г. — была в глазах Толстого войной
ненародной, т. е. такой, цели которой были чужды народу, далеки от его
жизненных интересов и потому для него йепонятны, вторая кампания —
война 1812 г .— показана Толстым как война подлинно отечественная,
как война всего русского народа, поднявшегося на защиту своих священнейших
человеческих и национальных прав и интересов: своей свободы,
своей земли, своих очагов, своего духовного и морального достояния.
г
Гениальное уразумение народного характера войны 1812 г. позволило
Толстому подметить в партизанском движении, сопровождавшем
борьбу с иностранными захватчиками, такие черты, которых не замечали
многие историки и специалисты военного дела, судившие о фактах пар-с.
тизанской борьбы лишь с точки зрения сложившихся у них теоретических
представлений, не учитывавшие народного характера, народных целей
борьбы. Толстой понял то новое, никакими теориями не предвиденное,
что внесла партизанская война в опыт русской и мировой военной
истории.
Страстность, нетерпимость Толстого, упорное стремление, став на
известную точку зрения, бесстрашно развивать ее во всей ее резкости до
самых крайних выводов, чрезвычайно облегчают отделение в суждениях
Толстого об искусстве того, что связано с ограниченностью моральной
доктрины Толстого, от того, что есть результат глубокого проникновения
гениального художника в сущность искусства.
Как бы далеко ни заходил Толстой в эпоху своих религиозно-моральных
исканий в критике современного ему искусства, никогда критика
его не превращалась в огульное отрицание искусства. Толстой не мог