Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

сегодня я услышала об этом по телевизору, который работал, когда я сидела над правкой
этой книги). Ковыляя к сооруженной матерью башенке, ребенок споткнулся, но не
ушибся и не заплакал, хотя предпочел продолжить свой путь на четвереньках. Какая-то
смутная мысль приковала взгляд имама к его светленькой головке. Слишком беспечно
жили, вот и нечем защититься в черный день. Деды бы мигом отыскали, где взять
заложников. Лучше бы всего – вот таких вот, маленьких. Лучше бы нескольких, чтобы
одного убить у кафиров на глазах для острастки, а торговаться уже за оставшихся. А ведь
Асланбек похож на кафирского ребенка, особенно издали, на нем же не написано, что
правоверный. Ну, надо соображать дальше, никто не позаботится о твоем спасении лучше
тебя самого. Что, если приказать полицейским, пусть заявят кафирам, есть, мол,
заложники, несколько детей из гетто. И чтоб показали им Асланбека. Пусть дадут выйти
из Ситэ имаму с семьей, ну, пусть с сопровождающими. Но ведь в любом случае тогда
придется либо оставлять сына в их руках, как-то они еще отреагируют на такой
розыгрыш? Он бы, выставь его таким дураком, уж наверное расшиб щенку голову о
ближайшую же стену. Но может и хуже сложиться, в таких случаях никогда не скажешь
заранее, до какой черты придется дойти… Может, и самим придется ребенка пристрелить.
Эх, будь в доме хоть у прислуги дети, так нет!
Хорошо, будем рассуждать здраво. Шестой сын от жены из невлиятельной семьи.
Даже если придется им рискнуть, сильно рискнуть, ведь это все равно, что отдать в
шахматах пешку за короля. Дети – священная собственность отца, и разве он слюнтяй,
чтобы не проявить, когда необходимо, надлежащей силы воли? Да почтенные предки ему
бы в лицо плюнули за такую слабину! (Мне самой не по себе писать эту книгу. Вчера
днем, 11 октября, мне пришел в голову этот эпизод. Спрашиваю себя – не подтасовываю
ли? Как-то чересчур. Тем же вечером слышу анонс новостей программы "Время":
"Террористы на Северном Кавказе пытались использовать собственных жен и детей в
качестве живого щита"). Предки… Как никогда быстрые мысли имама обратились в
прошлое. Высоко же его семья поднялась за последние полвека, они ведь не из потомков
Пророка, всего-то навсего чеченцы. А какими были жалкими бедняками, так, шестерки
при Басаеве… Приподнялись на том, что в начале века отдали общим счетом пять дочерей
в лагеря для подготовки шахидок. Не такие уж и большие деньги, а легли в основу
благосостояния. Опять же и праведно. Ну а потом уж посчастливилось оказаться по
нужную сторону зеленого занавеса вслед переведенным вовремя капиталам. Там уже, как
родственники праведных дев, породнились через удачные браки с арабскими семьями. Да,
высоко в гору пошли. Но ведь не будь тех шахидок, ему, Мовсар-Али, сидеть бы сейчас в
Чечне, среди этих отщепенцев, что разрешают дочерям работать на телевидении и в
театрах, тьфу, шлюхи, да и вообще живут бок о бок с неверными! Или был бы он тут, в
евроисламских странах, бедным рабочим. Нет, все верно. На чем приподнялись, то пусть и
вывозит.
– Слушай ты, козел!
Остолбеневший имам перевел взгляд на жену. Ухватив первое, что попалось под
руку – антикварные тяжелые щипцы для орехов, она одной рукой подхватила ребенка с
ковра, другой угрожающе замахнулась, отскочив от мужа подальше.
– Только подойди к моему ребенку, убью, Аллах свидетель, убью!
– Ты рехнулась, женщина? С кем ты говоришь? И что такое, вообще, твой ребенок?
Что здесь твоего?
– Ты мне зубы не заговаривай, мерзавец! – Хадиша продолжала размахивать своим
жалким оружием. – Ты чего затевал, когда смотрел на мальчика?! Какую ты пакость
надумал? Я ведь по твоей поганой роже читать умею как по буквам!
– Ишь ты, как запела, негодяйка! – Мовсар-Али рассвирепел. – Ты только погоди, ох
ты у меня поплатишься, когда кафиров перебьют!
– Да может, еще кафиры тебя самого убьют прежде, благослови их Аллах, если так!
126