Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

пальцев, медленно повел ладонь вниз, к солнечному сплетению, от него – к левому плечу,
от левого плеча к правому.
Старик перекрестился!
Это словно послужило сигналом. Полицейские еле успели приковать крестьянина к
столбу, прочь они отбегали с довольно испуганными физиономиями.
– Бисмилла-а-а!!!
Несколько камней просвистело мимо, затем один ударил в щеку, чиркнул по щеке,
как спичка о коробок, высекая кровь. Дальше ничего уже нельзя было разобрать, люди
вопили, визжали, смеялись, камни летели тучей, сшибались, падали, градом молотили по
асфальту.
– Иншалла-а-а!
– Смерть кафиру!
– Смерть псу!
– Смерть виноделу!
– Субханалла-а-а-ах! (Бисмилла – Во имя Аллаха, Иншалла – С помощью Аллаха,
Субханаллаах – Вся слава Аллаху).
Эжен-Оливье заметил вдруг мальчика не старше трех лет, в пушистом белом
костюмчике, в светлых каштановых кудряшках, уверенно ковылявшего вперед на толстых
ножках, в ручках его был камень.
– А ты чего, ладони бережешь? – Парень в черной рубахе, меньше других
опьяневший на вид, подступил к Эжену-Оливье. Похоже, из добровольцев благочестивой
стражи. Надо уносить ноги, пока не поздно.
Беснованье толпы длилось не больше пятнадцати минут и стихло очень быстро.
Окровавленное тело бессильно провисло на цепях.
Камней было по колено. Скорее всего жизнь оборвалась раньше, чем камни
перестали лететь.
Зейнаб вытирала ладони благоухающей жасмином салфеткой. Один ноготь все же
обломился, но маникюрша сможет осторожно подклеить пластиковую заплатку, под
лаком будет незаметно.
Эжен-Оливье тихо выскользнул из толпы. Еще одна картина их жизни, всего лишь
одна из десятков других. Еще одна смерть, одна из тысяч смертей. Ну чего уж тут какого
необычного?
Покуда живы виноградники Франции, будут и тайные виноделы, будет черный
рынок. А извести виноградники они не могут, очень уж они любят изюм, ни одно блюдо,
кажется, без него не стряпают. Ну а коли черному рынку быть, то виноторговцев и
виноделов будут ловить и мучить до смерти публично, по всем законам шариата. Но всетаки
нечто зацепило его, нечто очень важное. Неужели это странно величественное
крестное знамение, широкий взмах, пять пальцев, превратившиеся в символ пяти
Христовых ран. Неужели еще остались верующие? Это лет-то через двадцать после того,
как отслужена последняя месса!
Эжен-Оливье в Бога не верил, на то были причины семейного свойства. Семья Левек,
добрый десяток поколений населявшая фамильный особняк в тихом Версале, относилась в
прежние времена к власть предержащим. "Мы, конечно, деньгократы, тельцекраты, -
говаривал острый на язык дед Патрис, которого Эжен-Оливье никогда не видел. – Иной
власти в республиках и не бывает. Но наш Телец, по крайности, племенной. Либералы
изощряются в остроумии относительно наших ралли с пуантажем. В самом деле – тройная
охрана и электроника, как в ЦРУ, – а чего ради? Чтобы в зал, где сотня подростков
вихляется под рэп, не проник сто первый – которого нет в списке. Только пусть их
смеются. Смысл ралли – примитивно матримониальный. Молодые деньги не смешают
свою кровь с нашей, будь они хоть на порядок крупней нас. Дурачье! Что такое их
миллионы рядом с нашими тысячами? Если человек из наших споткнется, помочь ему
встать будут протянуты сотни рук. А к ним разве что сотни ног – затоптать поглубже. И
8