Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

которого выправлены документы на передвижение по Парижу. Ну, что ты встала,
Зурайда, поторапливайся!
Старуха окинула Жанну тяжелым взглядом, отскочившим, впрочем, от паранджи, как
пуля от бронежилета. Что она хотела увидеть, кроме небольшого роста? Но можно было
не сомневаться, что она еще улучит минуту приглядеться.
Пройдя в высокую большую комнату, с которой, судя по всему, начиналась уже
женская половина, Анетта, или Асет, небрежно скинула паранджу прямо на ковер.
Прежде, чем Жанна успела последовать ее примеру, послышалось звяканье маленьких
бубенчиков, и из внутренних покоев выбежала девушка не старше пятнадцати лет.
– Ой, мама, а у девочки как раз такое одеяние, как я просила купить! – воскликнула
она, бросаясь к Анетте. – Вот видишь, что этот цвет в моде, вот видишь!
– Не такое, а то самое, это и есть твоя тряпка, – Жанна выскользнула из паранджи. –
Уфф! Большая, конечно, разница, какого цвета эта гадость!
– Моя дочь Иман, – спокойно произнесла Анетта. – Иман, нашу гостью зовут Жанна.
Проведи ее к себе, займи, я распоряжусь, чтобы вам принесли что-нибудь полакомиться.
Иман еле кивнула, совершенно ошеломленная. Не говоря друг дружке ни слова,
девушки прошли в две соединенных аркой комнаты, видимо, и принадлежащие Иман.
Молчание затягивалось. Жанна уселась на мягкий кожаный пуф. Она не ощущала ни
смущения, ни беспокойства от более чем странного положения, в которое угодила.
Напротив, ею владело странное чувство, что она вроде бы и вправе войти в этот дом,
вроде бы вправе знать правду о его хозяевах.
Иман не села, только грациозно оперлась коленом в такое же кожаное сиденье. Она
глядела на Жанну во все глаза, которые распахивались все шире.
Не оставалась в долгу и Жанна. В отличие от Жанны Иман была идеально сложена,
вот только ей не мешало бы скинуть килограммов пять лишних. Обтянутые черными
лосинами ляжки и ягодицы были пухленькими, да и голый животик никак нельзя было
назвать впалым. На ней было нечто из розового шелка с блестками, скорее удлиненный
лифчик, чем короткая кофточка. Браслетики с бубенчиками на запястьях, заколки и
булавки в поднятых на затылок волосах. Младше на год или два, Иман была с Жанной
одного роста и обещала обогнать – но это, похоже, объяснялось не конституцией, а просто
хорошим питанием в детстве. Комнаты были под стать своей обитательнице. Над
изголовьем застеленной вишневым шелковым покрывалом кровати красовался розовый
атласный полог, бесполезный по конструкции, но очень кокетливый, в лентах и рюшах.
Предметы девичьего досуга валялись везде – на коврах, на диванчиках, на столиках. Бисер
всех цветов в прозрачных коробках – в таких количествах, что казался крупой из
сказочной кухни какой-нибудь колдуньи, мулине и шелк, пяльцы, канва, вовсе детские
наборы всяких мозаик. Только кукол не хватало, но их, конечно, и быть не могло. Зато
было много сладостей, которым, строго говоря, вообще не место в комнатах, во всяком
случае, родителей Жанны в детстве за такое дело ругали. Здесь же очевидно считалось
само собой, чтобы под руки то и дело попадались коробочки рахат-лукума и халвы,
конфеты, орешки, фисташки, жестянки печенья, вазы с фруктами.
– Что тебе показать? – с капризной ужимкой произнесла Иман, выпрямившись,
потягиваясь с кошачьей грацией. – Хочешь, посмотрим вместе мои украшения?
– Покажи, – усмехнулась Жанна.
Иман тут же притащила какую-то огромную чеканную шкатулку, уселась на полу
около Жанны, принялась возиться с замком. Как же все-таки странно было на нее
смотреть! Голубые глаза – ну точь-в-точь как у Гаэль Мусольтен, округлый подборок –
как у Мадлен Мешен. Но какая чужая, уж никак не свойственная подружкам Жанны лень
в каждом движении, сколько праздной скуки в каждом жесте, в каждой интонации голоса.
– Браслеты мне папа подарил на тринадцатилетие, – Иман, уже откинувшая крышку
своего ларца, скинула свои побрякушки с бубенчиками и нацепила на одну руку что-то
невероятно тяжелое, в мелких симметричных узорах. – Их два, видишь? Папа, между
80