Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

так это файлов. А ты, сволочь, со мной не поговоришь, хрен тебе. Ни резать по кусочку,
ни глаза выжигать сигаретами, как вы это обычно делаете, тебе не обломится.
Ладно, сам виноват. Эжен-Оливье прошелся по просторной квартире, зашел на
кухню.
Плита электрическая. Это зря. Эх, ну надо же, один из кухонных ящиков тоже
закрылся решеточкой. Надо думать, там колющее и режущее. Боимся сопротивления. А
если бы у меня с собой был пистолет? Засекли бы из какой-нибудь камеры и пшикнули
газом. Но пистолета нет. Сюда через минут пять, надо думать, вломится целая банда. Нет,
не секьюрити, что сидят внизу, те были бы уже здесь, подъедет автомобиль с какимнибудь
привилегированным подразделением благочестивой стражи. Надо спешить. Что у
нас тут найдется для обеда на скорую руку? А вот что. Эжен-Оливье поднял легонький
тостер. Кретин ты, Ахмад ибн Салих. Хотя нет, ты не кретин, ты просто не понимаешь.
Ванная комната оказалась отделана сиенским мрамором, янтарным, искрящимся.
Огромная ванна со всякими гидромассажами и раковины цвета шампань забраны в
обшивку черного дерева. Как же вы любите, сволочи, сладко жить. Будем надеяться, по
такому поводу рядом с умывальником найдется розетка.
Из высокого зеркала выплыло бледное лицо с проступившими под глазами кругами
синяков. Серые глаза почему-то кажутся черными. Только волосы такие же, как всегда –
русые, совсем светлые сверху, более темные внутри. Норманнский тип, так, кажется,
сказал отец Лотар, вот кому хуже, чем ему, сейчас пришлось бы. Да он радоваться
должен. Эжен-Оливье заткнул раковину. Вода забила мощной светло-голубой струей,
запенившейся пузырьками. Что сейчас делает Жанна? Ну да теперь уже неважно.
Оторванная пуговичка ковбойки на одной нитке, веселые изгибы пушистых волос,
маленький рот цвета барбариса. Часы на запястье пронзительно запищали. Тьфу ты,
скорей! Ох, как потом пожалеешь, если сейчас не успеть!
Вилка не сразу попала в розетку. Эжен-Оливье, обеими руками сжав тостер,
запихнул его в воду. Ничего не случилось. Так его, он что, неисправный, что ли?! Эжен-
Оливье коротко засмеялся. Это ж надо забыть про эти дурацкие перчатки!
Часы пищали. Эжен-Оливье торопливо стягивал, срывал перчатки с рук.
Последнее, что он расслышал прежде, чем сползти на пол, было несомненное
ругательство на незнамо каком языке, персидском, что ли. Лицо крупного холеного
мужчины с подбритыми усиками наклонилось над ним, и Эжен-Оливье с отчаянным
бешенством понял, что не успел умереть. Удара током не было, вместо него был удар по
голове, слева в висок, и от этого удара все плыло перед глазами и страшно звенело в ушах.
Карие светлые глаза Ахмада ибн Салиха, встретившись с его взглядом, метнули
стрелами не меньшую ненависть. Араб, убедившись в чем-то, тут же выпрямился,
скрипнул зубами, вырывая из розетки шнур, с силой швырнул тостер на зазвеневший
кафельный пол.
Да провались все пропадом, ну не мог какой-то ленивый араб-технарь по воздуху,
что ли, перелететь от двери через просторную ванную комнату, успеть ударить его,
солдата Маки! Ах ты, задница, чтоб тебе пусто было!
Эжен-Оливье медленно подымался на ноги, вжимаясь спиной в стену. Хоть бы чтонибудь
острое, нет, не для гада, бессмысленно, он же не один.
– Хоть бы ты дочитал, что ли, сопляк, – араб говорил с одышкой, его широкая грудь
вздымалась, как кузнечные меха. – Я же сказал, что не собираюсь тебя сдавать
благочестивым или полиции.
– А я поверил на слово, – огрызнулся Эжен-Оливье.
– Ты не видишь, что я один? Разуй глаза, зачем мне это? – Ахмад ибн Салих вытащил
батистовый платок и, грубо скомкав невесомую безделушку в кулаке, принялся
промакивать лицо. Эжен-Оливье со смутным удовлетворением отметил, что ловкий удар
дался ученому недешево. Но все-таки как он сумел, чтоб ему лопнуть!
49