Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

угадать, какое из приготовленных к обеду блюд может все-таки понравиться этой девочке,
так неожиданно переступившей их порог. Она отдавала себе отчет, что немного
покривила душой: не так уж и нужно было Жанне это убежище, по ней было как-то
заметно, что есть ей куда пойти в огромном городе и без Анетты. Ей самой, прежде всего
ей самой, отчего-то было очень важно, что-бы девочка провела хоть несколько часов в ее
доме, безумно хотелось ее хоть чем-то угостить, хоть чем-то одарить. Это напоминало
безумие, но Асет казалось, что только если Жанна съест хоть кусочек ее угощения, на
душе станет хоть немного легче, хоть чуть-чуть угаснет это невыносимое чувство
неприкаянности.
Это невыносимое чувство ни на мгновение не оставляло Асет с того часа, когда она
так испугалась своей приятельницы Зейнаб. Конечно, Зейнаб всегда была для нее просто
амбициозной дурой. Но ведь не в новые времена, не при исламе придумано, что жены
должны поддерживать мужей приятельством с супругами нужных деловых знакомых.
Всегда это было, это лишь правила игры. Жизнь, включавшая в себя, кроме приятных
обязанностей вроде ведения дома и воспитания детей, обязанности обременительные,
вроде светских отношений с дурой Зейнаб, текла себе своим чередом. Но отчего вдруг все
показалось таким чужим, отчего повеяло таким детским ужасом, словно она заблудилась в
лесу с чудовищами, когда безротый тюк рядом с нею закричал среди осколков и
ворвавшегося в пассаж уличного шума? Словно это была не Зейнаб в своей парандже, а
какое-то привидение, нечисть, у которой что-то невообразимое вместо лица, что-то
страшней обвалившихся черт прокаженного, страшней оскала ожившего мертвеца таилось
под этой тканью.
Она пыталась успокоить себя доводами разума: конечно, неожиданная
насильственная смерть кади Малика – все же стресс даже для нее, кому этот кади всегда
был глубоко антипатичен. Но не помогало, не отпускало. Чуть легче стало только с
появлением этой девочки, Жанны, и хотелось задержать ее еще хоть немного…
– А кто это такие – сарацины? – Нельзя было отказать Иман в том, что она уж никак
не ленилась задавать вопросы.
– Последователи Магомета. Так вас еще называли в те времена, когда Карл Мартелл
ваших расколошматил.
– Карл Мартелл был разбойник, он был худший из кафиров!! – Иман раздула ноздри
в злости и вдруг, как ни странно, сделалась похожа и на Гаэль Мусольтен, и на Мадлен
Мешен, и на Женевьеву Бюсси. – Он горит в аду! Он был грязный негодяй!
– Он был твой предок, дура! – Жанна не отвесила собеседнице затрещины отнюдь не
из соображений приличия. Просто давала себя знать усталость уж очень пестрого дня, в
котором смешались гневная боль и азарт погони, мстительное торжество, испуг. А вот
теперь еще этот странный дом. Даже для Жанны с ее всегдашней кипучей энергией
впечатлений выходило многовато. Но, кроме того, злая, спорящая Иман импонировала ей
больше, чем щебечущая над своими безвкусными бирюльками.
– Это неважно! Вообще неважно, кто человек родом, важно, чтоб он исповедовал
истинную веру.
– То-то вы все пятки арабам вылизали, что неважно.
– Ну, они все-таки же потомки Пророка, в смысле среди арабов есть его потомки, –
неуверенно возразила Иман.
– А мы потомки того, кто этих потомков "Пророка" лупил смертным боем, – Жанна
вздохнула. – Да предки бы всем скопом ушли в монахи, когда бы знали, что могут
породить таких, как ты.
– Правда все равно важней!
– Вот именно. Только ты-то откуда можешь знать, что такое правда. Ты ж не
девчонка, ты кукла ходячая. Тебя наряжают, кормят, холят, вложили тебе в голову
полторы коротеньких мысли и те руками трогать не велят. Сейчас ты родителей
слушаешь, потом тебе мужа выберут. Не ты, а тебе, бери, что дают. Потом будешь
82