Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

невысоком каблуке, обвивающие ноги тонкими ремешками. В траурном, но таком
женственном наряде ее красота вдруг высветилась и заиграла.
Сейчас она, такая негреческая, казалась не просто гречанкой, но самим греческим
воплощением древней женской скорби, Медеей или Электрой. Жутковатая, но прекрасная,
с этим спокойным лицом, уж конечно она не ломала рук и не рвала волос, но откуда тогда
это леденящее черное веянье? Видал ли муж, что она так красива? Едва ли. Скорей всего
она и на собственное венчание заявилась в кроссовках. Впрочем, наверное тут никто не
мог ничего сказать, они обвенчались почти тайком, во всяком случае, мимоходом,
страшно разобидев добрую сотню родственников. Обыкновенно ее красота успешно
пряталась в ветровках и мужских свитерах, в неизменных джинсах. Царственный изгиб
шеи скрывали небрежно распущенные волосы, лицо закрывали невыносимые темные
очки. А ведь она могла бы, захоти только, блистать в элитарном кругу, к которому от
рождения принадлежал Леонид, запоздало понял отец Димитрий, могла бы, даже вопреки
невнятному происхождению, русская, если не хуже, чуть ли не еврейка. Мы не поняли,
что она просто не захотела. Маленькое кладбище было старинным, семейным, и потому
не возникло нужды в безобразном ритуальном транспорте. Процессия шла к вилле
пешком, рассыпавшись на обратном пути среди могил и кипарисов.
"Чем я займу такую ораву? Ну, ладно, не гнать же. Вы, двое, разберитесь с унитазом
в угловом туалете – шумит по пятнадцать минут после каждого спуска воды. Ты собери
по комнатам пустые жестянки, особенно в спальне, под кроватью, должно быть дикое
количество, и снеси вниз к контейнеру. Мешки на кухне, под раковиной! Ну а ты пока
почисти мне ботинки".
Это и были последние слова Леонида Севазмиоса, хотя София еще не знала их, когда
шла черной тенью между черными кипарисами. Последние слова, сказанные прежде, чем
упасть изрешеченным в глубокое кресло в их небольшой квартирке недалеко от Кифиссо
– не самое дорогое место в Афинах, но и вполне приличное. Квартирка, опоясанная
утонувшим в цветах и зелени балконом, со стоявшая из спальни, небольшого
компьютерного кабинета, еще меньшей комнаты для частых гостей и столовой-гостиной,
тоже была не роскошной, но вполне приличной, самый раз подходящей для молодой четы,
бездетной, пока еще бездетной, как считали добрые знакомые. Вместо кухни к "столовой"
части большой комнаты прилип закуток с мойкой, плитой на две конфорки и
холодильником, отделенный матовыми застекленными створками, что были
единственным источником дневного света. Спокойно двигаться там мог только один
человек. Нельзя сказать, что эти неудобства очень печалили молодую хозяйку. Даже если
они ужинали дома, чем, надо сказать, не злоупотребляли, всегда ведь можно было
заказать в ближнем ресторанчике что-нибудь в равной степени вредное для фигуры и для
желудка. Они объедались в два часа ночи какими-нибудь лепешками с жареным мясом,
утонувшим в острой приправе – и оставались тощими и здоровыми.
Соня словно сама видела лицо Леонида, когда он это произносил, видела открытую,
исполненную бессознательного кастового превосходства улыбку, видела, как он поставил
на журнальный столик ногу, обутую в черный ботинок со шнурками, на кожаной тонкой
подметке – они ведь собирались в театр, на какую-то модную античную стилизацию.
Слова не вполне античные, но он был в них весь – в этой свойственной только ему
расчетливой беспечности. Курьезное сочетание, что и говорить. Но ведь в его
мальчишеском кураже действительно был точный и мгновенный расчет. Когда вдруг
засбоило электричество, а затем механическая часть дверных запоров сдалась бесшумно и
мгновенно и в квартиру с намеренным грохотом ввалилось четверо с автоматами, он даже
не стал проверять, работает ли телефон. "Ноль смысла", – сказала бы сама Соня. Только
ведь одно дело понять, что смысла ноль, а не засуетиться напрасно – совсем другое. В
считаные мгновения определить, что выскользнуть нет, не удастся, (они ведь даже оружия
дома держать не могли, спасибо доносам либеральной прессы!), вычислить из четверых
вожака, оскорбить его чуть больше подчиненных – перед ними. Он же просто
54