Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

– Нет, Валери, я бы сделала это для тебя, но я в самом деле не могу. – София
Севазмиу говорила с ребенком без тени снисходительности, как равная с равной, разве что
голос ее немного смягчился. – Пойми, мы с моими солдатами можем прогнать "задниц" из
Ее дома, как ты хочешь. Но когда нас всех перебьют, "задницы" набегут снова. Моей
армии не хватило бы даже на то, чтобы неделю продержать Нотр-Дам. Я на самом деле не
могу этого сделать.
– Можешь, ты только не хочешь понять как! А я тебе не могу подсказать! Божья
Матерь не велит подсказывать! – Валери заплакала, размазывая по лицу грязные потеки.
– Она что, сама себя так поранила? – тихо спросил Жанну Эжен-Оливье. Они отошли
уже от священника и Софии, продолжавших какой-то свой разговор уже вдвоем. Хотя о
чем Софии Севазмиу так долго говорить со священником? – Почему никто не перевяжет?
– Она себя не ранила, – Жанна странно взглянула на Эжена-Оливье.
– Слушай, случайно так не наколешься! Откуда тогда эти ранки, кто посмел ей такое
сделать?
– Ты чего, вправду не знаешь, что такое стигматы?
– Нет… – Слово было, впрочем, смутно знакомо, так же смутно, как буквы IHS, как
уверенность в том, что Пий Десятый был очень крут.
– Раны Христовы… Они сами открываются и кровоточат. У святых у некоторых, у
праведников. Валери – юродивая. Она все знает обо всех, ее нельзя обмануть.
– Почему она говорит "задницы"?
– Ты намаз когда-нибудь видел?
– Ну…
– А еще спрашиваешь. Что у них видней всего? Эжен-Оливье фыркнул. – Ну вот…
Она же маленькая. Что видит, то и говорит. Знаешь, как они ее боятся? Она ведь по всему
Парижу бродит, и кулачками им грозит, и ногой топает… А больше всего она любит
собор Нотр-Дам.
– Нотр-Дам? – Эжен-Оливье невольно изумился совпадению, ведь весь день сегодня
Нотр-Дам все лез и лез ему в голову, мучительно напоминал о себе.
– Ну да, это его она называет домом Божьей Матери. Из него просит их прогнать.
Она часто ходит вокруг и все плачет, плачет, что там мечеть.
– Твой дед был хороший. Он в раю. А ты, ты их прогонишь? – Валери, подошедшая
было к Эжену-Оливье, повернулась и направилась вдруг к двери.
– Мельник, зря спишь!
Мельница очень уж мелет!
Мельник, зря спишь!
Мельница слишком быстра! -
тихонько напевала она каким-то немыслимо серебряным, немыслимо чистым,
немыслимо неземным голоском.
– Мельница, мельница
Сильно мелет!
Мельница, мельница
Так спешит!
Фигурка– статуэтка в рубище скользнула в дверь. Но перед тем, обернувшись,
девочка еще раз посмотрела на Эжена-Оливье и строго погрозила ему пальцем.
– Уж не знаю, что там с твоим дедом, но ты-то теперь видишь, почему ее все боятся?
– Жанна смотрела вслед Валери своими не очень большими, но дымчато-серыми,
окаймленными длинными черными ресницами глазами, и из этих глаз тихо стекали по
щекам несколько прозрачных слезинок. Похоже, она и не заметила, что плачет. – Никто не
знает, откуда она взялась, куда делась ее семья. Она даже зимой босая, а ночует на улицах.
Обувь или теплую одежду ей лучше даже не предлагать. Иногда мне удается ее вымыть
или хотя бы причесать, но для этого она должна быть в особо добром расположении. Что
она ест, я вообще не представляю… По-моему, она иногда по неделе ничего не берет в
26