Загрузить PDF-версию (2,78 Mb) - Православие и современность

Эжен-Оливье боролся молча, его выучка была куда как профессиональней, чтобы он
позволил себе так бездарно тратить дыхание.
Парень оказался крепким и рослым, хорошо кормленным, в нем было килограммов
на десять больше, чем в Эжене-Оливье. Он это понимал, еще как.
– Я тебя раздавлю, грязный кафир! Я на тебя патрона пожалею, не надейся, сам горло
перережу! Ты мне поулыбаешься от уха до уха! – Полицейскому было явно обидно, что
Эжен-Оливье не отвечает. Выкрикивая ругательства пухлым ярким ртом, он противно
брызгал слюной.
Незаметно, совсем понемножку, Эжен-Оливье начал пригибать на грудь подбородок.
Прижался еще сильней, будто бы в прежних потугах борьбы, резко поднял голову.
Удар, направленный в подбородок, быть может, не оказался безумно силен, но тело
полицейского на мгновение дернулось от боли, мышцы чуть-чуть подмякли, хватка
немного разжалась. Эжен-Оливье рывком присел, подсек мусульманина под коленки
обхватом, собрав все мыслимые и немыслимые силы, встал, продолжая сжимать эти
колени руками, поднял и по плечи закинул тело на перила, принялся толкать…
– Нет!! – голова полицейского висела в пустоте, но он делал отчаянные усилия
соскользнуть с перил назад, Эжен-Оливье наваливался, наваливался и толкал изо всех сил.
– Ты не посмеешь!! Не посмеешь!! Мой отец тебя сварит живьем, он тебя на кол посадит,
да ты не знаешь, кретин, кто мой отц, да он…
Последний рывок – тело нырнуло вперед так стремительно, что Эжен-Оливье едва
успел разжать собственные руки.
Крик множился, тело кувыркалось на лету и казалось странно деревянным, словно
уже неживым.
Перед глазами прыгали сверкающие блестки, в висках бешено стучало.
Странно бравурный мотивчик, затренькавший где-то рядом, показался отзвуком
бредового сна. Маленький дорогой мобильник-раскладушка, о котором так некстати для
себя не знал имам Мовсар-Али, валялся на полу, выпавший во время борьбы.
Черт с ним, пусть трезвонит. Блесток перед глазами кружилось уже меньше. Нет,
нельзя. Надо знать, вдруг те, снизу, поняли, что тут случилось? Или увидали? Эжен-
Оливье раскрыл телефон.
– Алло?
– Вали-Фарад? Как там у вас дела, все в порядке? Эй, кто это говорит?! Там, в
мечети, кто-нибудь! Позовите моего сына!
– Он не может подойти. Он очень спешит.
Эжен-Оливье щелкнул крышкой и посмотрел вниз. Вали-Фарад, так, оказывается,
звали этого упитанного парня, уже не спешил. Раскинув руки и ноги, он неподвижно
валялся на мостовой и был очень маленьким.
На мостах, уже на всех, исполинскими штопорами уходили в небо черные клубы
дыма. Поблескивала спокойная, серебристая вода Сены. В старину где-то тут висел
колокол, огромный. Но даже и без колокола здорово просто стоять и смотреть на
бесконечную череду крыш. А эта бедняжка с отбитой головой, верно, была химера. Какой
же ты высокий, Нотр-Дам. Ветер трепал волосы, здесь, в высоте, дышалось полной
грудью.
Эжен-Оливье бережно поднял винтовку. Роскошная вещь, но у него будет время ее
разглядеть с полным на то удовольствием. Штурмовать Нотр-Дам не начнут раньше
сумерек. А это значит, ему здесь сидеть еще несколько часов. С сумерками же он
спустится по той самой винтовой лестнице, о которой столько слышал с детских лет. Если
не повезет, его снимут раньше, чем он сладит с замком. Но ведь очень может и повезти. И
тогда он откроет своим двери Портала Страшного Суда. Можно, конечно, открыть и
любые из двух других, но, хоть практического смысла нет никакого, он все-таки возьмется
за эти. Потому, что Страшный Суд в каком-то смысле начался.
140