Двойная радуга

порядки тех мест. В ней черным по белому:
завел русского друга — расстрел; помог русскому
— расстрел всей твоей семьи. Военкоматовских
было не прошибить. «Мамаша, —
говорили, — вы заинтересованное лицо. Вы не
соседского сына, своего защищаете. Значит, можете
наговорить с три короба». —«А вы врете
с тридцать три короба!»
Всячески старались из Максима дезертира
сделать. Какое там стремление найти истину.
Нарушил присягу, и баста. Преступник.
Почему такое упрямство? Да все те же грехи
человеческие — злопамятство, мшелоимство,
сребролюбие. Ты нам целый год кровь портила?
Портила! Унижала? Унижала. Платить не
хочешь? Не хочешь. Делаешь вид, что ничего
не понимаешь? Ну и получи. «Не обливайте, —
наезжала, — грязыо моего сына. Куда он мог
сбежать, когда ходил на костылях? Зачем ему
было из госпиталя дезертировать?!»
— Это Промысл Божий, —рассказывала
Лидия Васильевна, — что удалось найти этого
адвоката. Поехала в собес, мама попросила,
и столкнулась со знакомой, которую не видела
года два, Наташка Бадан. Сама не знаю, почему
разоткровенничалась с ней. Близкими подругами
никогда не были, про Максима редко кому
рассказывала, не та тема, которую хочется
обсуждать. С ней заговорила почему-то. Она
предложила свести с адвокатом, родственником
по мужу, тот давно на пенсии, но в прошлом