Двойная радуга

утирается, а лукавый радуется и смеется, сто
подопечный снова набедокурил». Я допы ты ­
вался: «Бабушка, какой он из себя, Ангел Х ранитель?»
— «Красивый — вьющиеся волосы,
белые одежды, а за спиной крылья. Он всегда
невидимо с тобой». Я тормошил ее: «Бабушка,
как бы увидеть его?» Страшно хотелось хотя
бы одним глазком. Баба Дуня объясняла: «Это
невозможно. Редко-редко кому является Ангел
Хранитель». Почему-то решил, если неожиданно
высунуть голову из-под одеяла, можно за ­
стать его врасплох. Не успеет обратиться в невидимого.
Я устраивал засаду — забирался под
одеяло с головой и прикидывался спящим, лежал
без движения, громко сопел... Потом резко
откидывал одеяло... Баба Дуня говорила: «Ангел-хранитель
всегда за спиной». Выскакивая
из одеяльной тьмы, выворачивал шею, глядя за
спину, туда, где висели на стене две большие
рамки с множеством фотографий под стеклом...
Отправляясь в Орехово, надеялся, что эти
фотографии все еще висят на стене. В каждой
рамке было штук по пятнадцать-двадцать вставлено.
Мама в девушках, баба Дуня с бабушкой
Таней и дедом. Дед Фаддей в форме — кавалерист
Первой мировой войны. Отец с орденами.
Я тоже был в семейной экспозиции — в коротких
штанишках, белой рубашонке на солнцем
залитом крыльце ореховского дома...
Баба Дуня ушла из него поздней осенью. Собрала
чемоданчик и уехала в пансионат-интернат