Двойная радуга

сделаешь замечание, да их столько, что глаз не
хватит. Леша Маслобойников плечистый, круглолицый.
Стоит, а на физиономии метровыми
буквами написано: какую бы гадость сделать?
И ведь придумал. Палец маслом с подсвечника
намазал, на пламени свечки подкоптил, одному
по шее провел, жирную черту прочертил, другому...
Литургия идет, он метки пальцем ставит...
Не припомню, чтобы на литургии спокойно
было. Броуновское движение.
Но самое интересное начиналось после «Х е­
рувимской». Батюшка выходил с чашей: «Великого
Господина и Отца нашего...» Сколько ни
разъясняла им, сколько ни говорила, что мы еще
не спели «Символ веры», не прозвучали «М и ­
лость мира...», «С вят, свят, свят Господь С аваоф
», мы еще должны все вместе спеть «О тче
наш », поэтому рано вставать в очередь к причастию.
После «Херувимской» мы только лишь
подступаем к главной части литургии — евхаристическому
канону, когда Святой Дух нисходит
на чашу, поэтому нам, грешным, следует сосредоточенно
молиться, чтобы свершилось великое
таинство. Или хотя бы стоять смирно. Это
было выше их разумения. Раз батюшка вышел
с чашей, надо быть готовым к причастию. Пусть
он уносит ее обратно в алтарь, пусть Царские
врата закрываются... Мгновенно основная масса
мальчишек образовывала очередь. Девчонки
туда редко внедрялись, если только самые отчаянные.
Ладно бы стояли чинно. Куда там.