Двойная радуга

болыо. Каждый выброс крови пронзал тело невыносимыми
страданиями. Дед лежал в железнодорожной
больнице, дядя Слава рассказы ­
вал, как, подходя к ней, еще на улице слышал
крики отца. Умер он, скорее всего, от болевого
шока.
Похоронили на Казачьем кладбище. Вадим
с матерыо с конца пятидесятых жили рядом —
на улице Красных Зорь. Мальчишеские тропы
часто пролегали между могил. В кинотеатр ли
спешил (в «Победу» или «Художественный»)
или шел с друзьями на Иртыш, иногда, торопясь
в школу, бежал укороченным путем — через
кладбище.
Оно манило и тревожило, пугало и притягивало.
Вдоль мощенной кирпичом-железияком
широкой центральной аллеи стояли монументальные
памятники, с крестами, колоннами,
ангелами, запомнился один, сломанное крыло
которого символизировало прерванный полет.
Могилы были и без оград, и окруженные металлическими,
коваными оградами. Это были следы
совершенно чужой, далекой, навсегда канувшей
в прошлое жизни. С генералами-атаманами,
купцами 1-й гильдии, действительными статскими
советниками, кадетами, гимназистками,
«рабами Божьими», мраморными и большими
железными крестами, кладбищенской церковью
с молитвенным пением. Сейчас она без крестов
на куполах, огороженная высоким забором, смотрела
безжизненными зарешеченными окнами.