История римской литературы

Þëèàí Êóëàêîâñêèé ÈÑÒÎÐÈß ÐÈÌÑÊÎÉ ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛÈÑÒÎÐÈß ÐÈÌÑÊÎÉ ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛ Ëèòåðàòóðà ÈìïåðèèТретья эклога. Два пастуха, Меналкас и Даметас, гонят свои стадаи встречаются друг с другом. Они сперва перекидываются злыми шутками,а затем Даметас вызывает Меналкаса на состязание. Является соседих, Палемон, и пастухи просят его быть судьей. После этого они начинаютсостязаться, говоря каждый по два гекзаметра. В этом состязанииони с большим уважением говорят о покровителе Вергилия АзинииПоллионе и с осуждением — о литературных врагах Вергилия, Бавиии Мевии.Буколики Феокрита были ближе к жизни; в них говорилось о прелестяхпростой пастушеской жизни на лоне природы. В этой же буколикеВергилия мы видим, что в уста пастухов поэт вкладывает суждения олитературных деятелях, восхваляет через них своего покровителя и боретсяс врагами. Значит, буколика Вергилия является искусственной,пастушеская жизнь в ней не главное для поэта, и изображена эта жизньфальшиво.Седьмая эклога. На лугу, под тенью дуба, два пастуха, Коридон иТирсис, вызывают друг друга на поэтическое состязание. Судьею являетсяДафнис. Пастух Мелибей рассказывает о том, как шло состязание,как Коридон и Тирсис обмениваются экспромтами по четыре стиха.Восьмая эклога посвящена Азинию Поллиону. Здесь состязание ужеидет не несколькими строками, а целыми песнями. Сперва пастух Дамонжалуется на то, что его влюбленная изменила ему. Затем пастух Алфесибейпоет, как пастушка разными средствами возвратила себе любовьДафниса.В пятой и второй эклогах нет состязания. В пятой эклоге пастухскорбит о смерти Дафниса, а во второй эклоге пастух Коридон обращаетсяк милому ему мальчику Алексису.Эти пять эклог очень близки Феокриту, представляя иногда дословныезаимствования из его идиллий.Уже дальше от Феокрита десятая эклога. В ней Вергилий утешаетизвестного элегика Корнелия Галла, который испытывает любовное несчастье:от него убежала с другим его возлюбленная, Ликорида. Авторзовет всех сельских богов, и они начинают утешать Галла.В первой эклоге Вергилий благодарит Августа за оказанную милость— возвращение конфискованного у него имения. Но это высказываетсянепрямо: пастух Мелибей идет, изгнанный солдатом из своегоимения, и оплакивает потерянное добро; он встречает пастуха Титира,который сохранил свое имение и говорит о боге, помогшем емусохранить свое имущество. Под этим богом разумеется Август. О немговорит Титир:156O Meliboee, deus nobis haec otia fecit!(О Мелибей, бог нам творит это спокойствие!)Этому богу Титир обещает служить вечно.Четвертая эклога занимает особе место среди буколик Вергилия 1 .1 Эта знаменитая эклога вызвала целую интерпретационную литературу: Ф. Ф. Зелинский.Первое светопреставление // Ф. Ф. Зелинский. Из жизни идей: Научно-популярныестатьи. Пг, 1916. С. 231–236; Н. А. Машкин. Принципат Августа. С. 235–236; А. В. Урушадзе.IV эклога Вергилия // Алексею Фёдоровичу Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси,1983. С. 68–73; Н. В. Морева-Вулих. Римский классицизм. С. 44–47; Ю. Б. Циркин.Четвертая эклога Вергилия // Античное общество IV: Власть и общество в античности: М-лы конф. антиковедов 5–7 марта 2001 г. СПб, 2001. С. 204–206. Основные мнения исследователейсводятся к трем пунктам. Упоминаемый в тексте младенец: 1) аллегорическаяфигура (например, изображение Брундизийского мира), 2) имеет божественную сущность(новый Дионис, новый Аполлон), 3) или реальный человек — один из сыновей АзинияПоллиона. А. В. Урушадзе считает, что это центральный образ эклоги — Октавиан Август.Ю. Б. Циркин связывает идейное содержание эклоги с этрусскими представлениямио ходе истории. Однако еще Лактанций и Блаженный Августин считали эклогу пророчествомо пришествии Христа. Мыкола Зеров, который перевел эклогу на украинский язык,напомнил в примечании о средневековой легенде, согласно которой ап. Павел, посетивмогилу Вергилия в Неаполе, окропил ее росой своих слез и сказал: «Кого бы я сделал изтебя, если бы нашел живым, величайший из поэтов». Наиболее вразумительное, на нашвзгляд, пояснение находим у С. В. Шервинского — одного из переводчиков «Буколик» и«Георгик»: «В то тревожное время, когда сознание мыслящего римлянина металось от однойфилософской доктрины к другой и впитывало различные религиозные учения, наводнившиеИталию, могло ли таинственное содержание эклоги IV пройти мимо всех тех,кто искал правды, мира и равенства людей? В эклогу IV стали вчитываться с предубеждением,подготовленным восточной идеологией, в ней стали находить то, что соответствовалообновлявшемуся человеческому сознанию; она не могла не показаться христианамотвечающей библейским пророчествам» (С. В. Шервинский. Вергилий и его произведения// Публий Вергилий Марон. Буколики. Георгики. Энеида / Пер. с лат. М., 1971. С. 14). В согласиис Шервинским, но под иным ракурсом, глядит на загадочную IV эклогу и Н. В.Морева-Вулих: «Пророчества и предсказания всякого рода ходили по рукам римлян вовремя гражданских войн. Когда Август стал главой коллегии жрецов-понтификов, то приказалсжечь две тысячи таких пророчеств (12 г. до н. э.). Четвертая эклога — дань увлеченияэтим, но у великого мыслителя и художника, каким был Вергилий, предсказание превратилосьв высокое озарение, освещенное лучами христианства, в откровение vates (жреца-поэта),прозревающего судьбы всего мира..., вздымающегося горами, омываемогобезграничными морями, но как бы согретого и нежным дыханием буколической поэзии»(Н. В. Морева-Вулих. Римский классицизм. С. 46). — Ред.157