История римской литературы

Þëèàí Êóëàêîâñêèé ÈÑÒÎÐÈß ÐÈÌÑÊÎÉ ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛÀíäðåé Ïó÷êîâ ÞËÈÀÍ ÊÓËÀÊÎÂÑÊÈÉ: ÏÐÎÔÅÑÑÎÐ È ËÅÊÖÈÈПотому куда милее версия культурно-историческая и символическая: духовныйсклад Кулаковского тому подспорьем. Отношение Кулаковского к Киевунельзя признать провинциальным: какая уж провинциальность, «завоеванность»(по Хлебникову), если историю римской литературы преподавать ехал.Большинство горожан едва ли правильно говорили на русском языке, дома вышетрех этажей были редкостью, по центральным улицам разгуливали куры, аизвозчики орали во все горло… Провинция! 42 Если, по слову того же МиронаПетровского, европейские национальные культуры развивались либо как централизованные,сосредоточенные в столицах, либо как децентрализованные,рассредоточенные по периферии 43 , то феномен и возникновения Императорскогоуниверситета в Киеве 15 июля 1834 года, и преподавание в небольшомтогда южнорусском городе латинской словесности и истории римской литературыесть свидетельство стремления выйти из «периферийного» рассредоточениякультурной Европы, заставить провинцию развиваться как центр. Именноэто, а не трамвай, телеграф и телефон, горячая вода и электрические фонари, —чем так гордился Киев, будучи к 1897 году третьим по численности населениягородом Российской империи (247,4 тыс. чел.), — превращало его в рассадникне материальной, но духовной культуры. Разве в провинции тема «ФилософЭпикур и вновь открытые его изречения» собрала бы аудиторию, или городскаягазета опубликовала бы статью «Цицерон в европейской культуре»? Едва ли.42 Д. Н. Овсянико-Куликовский указывал на контраст, который образует коренную и роковую чертурусской действительности 1880–1890-х гг. — «противоречие между скудностью, беспомощностьюнашей материальной культуры и относительным богатством идейной и моральной жизни интеллигенции.Нищета народных масс, жалкие избы, разобранные крыши, хронические голодовки, отсталостьземледелия и промышленности и т. д., с одной стороны, и высота моральных запросов, обилие благородныхчувств, постоянный урожай идей, более или менее возвышенных, — с другой» (Д. Н. Овсянико-Куликовский. История русской интеллигенции. Изд. 5-е. СПб, 1914. Ч. 3. С. 102). Если Овсянико-Куликовскийобратил внимание на следствие, то А. П. Чехов — на причину: «Хорош белый свет — однотолько в нем не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости! Как плохо мы понимаем патриотизм!Пьяный, истасканный забулдыга-муж любит свою жену и детей — но что толку в этой любви? Мы, говорятв газетах, любим нашу родину — но в чем выражается эта любовь! Вместо знаний — нахальствои самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет… Работать надо — а всеостальное к черту! Главное — быть справедливым, а все остальное приложится» (в письме А. С. Суворину9.XII 1890; цит. по: А. П. Чехов в воспоминаниях современников: Сб. / Под ред. А. И. Котова. М.,1947. С. 210). И Кулаковский работал.43 Мирон Петровский. Мастер и город: Киевские контексты Михаила Булгакова. Киев, 2001. С. 11.Кстати, недавно увидел свет перевод этой работы на польский язык: Miron Pietrowski. Mistrz i Miasto:Kijowskie konteksty Michaila Bulhakowa. Poznan, 2004. 320 s.XXIIРавным образом едва ли из провинциального университета вышли бы Н. А.Бердяев, С. Н. Булгаков, Лев Шестов, Г. Г. Шпет, Я. Э. Голосовкер, С. Д. Кржижановский,М. А. Булгаков, не будь он пронизан духом «центровой» культуры?Римоцентризм мировоззрения Кулаковского был пропорционален киевоцентризмуего бытия. Римское семихолмие, заимствованное Константином Великимдля Константинополя, ландшафтно подтверждалось киевским семихолмием,и Ромул с Ремом были равно значимы для начальной истории Рима, какКий, Щек, Хорив и Лыбедь — для начальной истории Киева. Кулаковский немог не ощущать подобного родства, когда с горечью писал: «“Минула лета Ярославля”,когда греческая речь не была чужда в нашем Киеве» 44 .Вместе с тем не стоит упускать из виду, что преподавание латинских авторови истории римской словесности было профессией Кулаковского и занятиемпо должности, сочинительство же научных трактатов — не слишком обязательнымзаполнением досуга; и когда первое совпало со вторым, будни с досугом,— превратилось в деяние, взрастившее интеркультурный плод. Может, втаком режиме (когда делается необязательное) культура и развивается, посколькунет у нее иных рычагов?Не знаю, насколько корректно проводить сопоставление киевских лекцийКулаковского с «киевскими» текстами Михаила Булгакова, но на предмет ихпрямых и переносных аллюзий — Рим — указать уместно.Чем более человек видит, тем более для него открывается удивительное:Кулаковский был в Риме и, пережив его, пересказывает; Булгаков не был — идомысливает. «В свои инсценировки для театра и сценарии для кино… Булгаковс озадачивающим постоянством стремился внедрить Рим, а… редакторы с цензорамивкупе столь же постоянно Рим у Булгакова вычеркивали» 45 . Почему?Вечный Город Кулаковского, который сразу начался как город 46 , — и такой констатациейоткрывалось им всякое изложение истории Рима, римских древностейи римской литературы, — и Город в «Белой гвардии» (как отмечалось МариэттойЧудаковой и Мироном Петровским 47 ), в этом самом что ни на есть город-44 Ю. А. Кулаковский. История Византии: В 3 т. 3-е изд., исправ. и доп. / [Науч. ред. А. А. Пучков].СПб, 2003. Т. 1. С. 52.45 Мирон Петровский. Мастер и город... С. 250.46 Это утверждается Юлианом Андреевичем всюду, где он пишет о начале Рима: и в данных лекциях,и в лекциях по «Истории Рима», и в докторской диссертации «К вопросу о начале Рима» (1888), ив первом томе «Истории Византии» (1910): «Рим на заре своего существования был городом. Царственныйход истории Рима превратил этот город в мировое государство, охватившее кольцом весь бассейнСредиземного моря» (Ю. А. Кулаковский. История Византии. Т. 1. С. 55).47 «Булгаковский Город — не четвертый Рим, а также не третий и не второй, он просто — Рим: город,равный миру, отождествленный с миром» (Мирон Петровский. Мастер и город… С. 271).XXIII