История римской литературы

Þëèàí Êóëàêîâñêèé ÈÑÒÎÐÈß ÐÈÌÑÊÎÉ ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛÀíäðåé Ïó÷êîâ ÞËÈÀÍ ÊÓËÀÊÎÂÑÊÈÉ: ÏÐÎÔÅÑÑÎÐ È ËÅÊÖÈÈвременный человек готов порицать у пращуров. Если бы, представим на минутку,в античности существовало понятие плагиат, литература бы не развивалась,закрепляя традицию не словесную, жанровую, стилистическую, общекультурную,а пенитенциарную. До этого додумались только в XVI веке: «римскому поэтунельзя было сделать более приятного комплимента, как уподобить его греческомуклассику» (С. С. Аверинцев). Даже, скажем, византиец Никита Евгениан,автор стихотворной «Повести о Дросилле и Харикле» (XII в.), действует в согласиис традициями греческой литературы, в частности с традицией романа, напротяжении веков повторявшего, имитировавшего готовые мотивы, образы,положения, и ему за это ничего не было.Примечательно, например, что Вергилий во второй книге «Энеиды» заимствуетгомеровское сказание о Троянском коне, да и весь сюжет поэмы, которуюримляне за неимением иного, «назначили» римской «Илиадой», зиждится наматериале греческой истории и отталкивается от сюжета о гибели Трои. Однакоматериал четвертой песни «Энеиды» (отчаяние и смерть Дидоны) принадлежитуже Вергилию. За этим можно увидеть намеренное стремление поэта, с уважениемотносившегося к греческой легендарной традиции, создать римский «народный»эпос. Вергилий шел по пути Гомера, но своей — римской — дорогой.«Когда римлянин отходит от римского прошлого, — замечает С. С. Аверинцев,— он делает это, чтобы стать адептом эллинизма, но когда он возвращаетсяк римскому прошлому, он и в этом поступает по примеру тех же греков,симметрически воспроизводя их возврат от эллинизма к аттическому или иномуэллинству», и потому римской классике — в отличие от греческой — ее классичностьне дана, а задана («не в начале, а в конце») 86 . Кроме того, для началаримской словесности было характерно триязычие: «три души — три языкакультуры— жили в груди почти всех зачинателей римского литературного слова,всех этих переводчиков-стилизаторов, пришедших в Рим из Нижней Италии,где пересекались рубежи трех языков и культур — греческой, оскской иримской… С этим триязычным культурным очагом существенно связано возникновениеримской литературы: она рождалась в процессе взаимоосвещениятрех языков — своего-родного и двух своих-чужих» 87 . Для Кулаковского, полагавшего,что «Рим сразу возник как город», был ценен подражательный характерримской литературы: «у римлян были стихи, выливавшиеся в определеннуюформу, но этому своему творчеству римляне не придавали значения и ценилитолько поэзию, обряженную в греческий костюм», — учил он слушательницВысших женских курсов 88 . М. Л. Гаспаров отмечал, что в римском быте четкоразличались две формы времяпрепровождения: дело и досуг, negotium и otium.Первая включала войну, земледелие и управление общиной, вторая — остальное.Почвой для поэзии стал otium. В Греции такой прочной связи поэзии с досугомдо эпохи эллинизма не наблюдается: здесь слово schole, «досуг», приобрелодополнительное значение «учение» (и перешло в латинский язык как ludus,«школа» букв. — «игра») 89 . Занятие поэтическим, драматическим и вообще литературнымтворчеством, следовательно, относилось к otium, который чащевсего оплачивался меценатом из его negotium. Несмотря на это, «кипящий Марциал,дурачеств римских бич» (П. А. Вяземский), в пароксизме самоидентификациивозмущался за всю когорту римских поэтов — своих современников:«Как объяснить, почему живым отказано в славеИ современников чтит редкий читатель своих?»В зависти кроется тут, без сомнения, Регул, причина:Предпочитает она новому старое всё.Неблагодарных, влечет нас к древней сени Помпея,Хвалят всегда старики плохонький Кaтула храм.Энния, Рим, ты любила читать при жизни Марона,Над Меонидом [Гомером] век издевался его;С рукоплесканьем венок доставался редко Менандру,Да и Назон был одной только Коринне знаком.Вам же, о книжки мои, совсем торопиться не надо:Если по смерти слава придет, то я не спешу.(Эп. V 10; пер. Ф. А. Петровского; под ред. М. Л. Гаспарова)Согласитесь, в устах клиента и парасита это возмущение звучит как бы помимомеркантильнои даже обидчиво для меценатского negotium и доброй еговоли. Но Марциалу было можно.«Идеальное слияние греческих и римских основ произошло лишь в век Августа(конец I в. до н. э. — I в.), когда был как бы завершен процесс развития великойгреческой культуры — именно римляне сделали греческую культуру доступнойпоследующей Европе, и уже это в них ценно» 90 . Действительно, уже вэто время стоило начинать писать учебники — par excellence учебники историиримской литературы. Но — литература была, а учебников по ее истории не былодо тех пор, пока она не превратилась в «древнюю». Ведь учебник — наилучшееместо для шлифовки констант творческой идентификации предмета с егоисторией. Учебником для римского сочинителя была сама литература в ее развитии,вернее, то, каким видели это развитие его поспешники. Так, на примере86 С. С. Аверинцев. Римский этап античной литературы… С. 18.87 М. М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975. С. 428.88 Ю. А. Кулаковский. Римская литература: Записи лекций. Киев, б/г. С. 2.89 М. Л. Гаспаров. Избранные труды. Т. 1. С. 51.90 Н. В. Морева-Вулих. Римский классицизм: Творчество Вергилия, лирика Горация. СПб, 2000.С. 8–9.XXXVIIIXXXIX