История римской литературы

Þëèàí Êóëàêîâñêèé ÈÑÒÎÐÈß ÐÈÌÑÊÎÉ ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛÀíäðåé Ïó÷êîâ ÞËÈÀÍ ÊÓËÀÊÎÂÑÊÈÉ: ÏÐÎÔÅÑÑÎÐ È ËÅÊÖÈÈБобовича). Время процветания словесного искусства к концу I века миновало,уступив место спокойствию и упорядоченности империи. Государству — напользу, литературе — во вред. В тексте «Dialogus de oratoribus» обсуждается, насколькоболее благоприятной оказывалась социальная среда для ораторскогоискусства и, следовательно, искусства слова вообще, — во времена республикиили во времена империи (на шестом году правления Веспасиана)? Что предпочтительней— стихотворение или публичная речь? Ответ таков: «Республиканскийстрой с его политической свободой стимулирует расцвет красноречия, монархическийведет к его угасанию» 142 .Кулаковский, рассказывая студентам о творчестве Тацита, наверняка подводилих к аналогичному выводу: он просто следует из текста, шит белыми нитками.И вот что интересно. Упорно считается 143 , что впервые перевод «Dialogusde oratoribus» на русский язык был выполнен В. И. Модестовым 144 . Это неверно.Русский перевод «Диалога…» впервые сделал студент Университета св. ВладимираГригорий Григорьевич Павлуцкий (1861–1924), впоследствии ставшийдоктором истории и теории искусств, заслуженным профессором и действительнымстатским советником, — в 1884–1885 годах 145 .Научным руководителем студента Г. Г. Павлуцкого и редактором переводабыл Ю. А. Кулаковский. О чем это свидетельствует? Юлиан Андреевич, читавшийв Университете курс по Тациту, входил в детальную разработку одного латинскогоавтора (и поэта Горация, и историка Тита Ливия) в силу внутреннейпотребности. Если не лежала у него душа в общем курсе истории римской словесностидвигаться дальше Овидия, то в специальных курсах он остановился на«рубежных» фигурах, среди которых Тацит — «рубежный» персонаж не толькохронологически, но и тематически! Как Гораций — для Золотого века («между»Вергилием и Овидием), как Тит Ливий — главный бытописатель республиканскогоРима (от «основания города» до 9 года), так Тацит — хронист Рима эпохитриумфальных арок.В 1905–1908 годах, в эпоху первой русской революции, Кулаковский осуществилперевод и издание «Res gestae» («Деяния») еще одного римского историка— Аммиана Марцеллина, главного «свидетеля» о Юлиане Отступнике, тоже«рубежной» фигуре римской — уже духовной — истории христианизирован-LVIII142 Т. И. Кузнецова, И. П. Стрельникова. Ораторское искусство в древнем Риме. М., 1976. С. 252.143 В частности, И. М. Тронским (Корнелий Тацит. Сочинения: В 2 т. СПб, 1993. Т. 1–2. С. 601–602).144 Сочинения Корнелия Тацита. Русский перевод с примечаниями и статьей о Таците и его сочиненияхВ. И. Модестова [В 2 т.]. СПб, 1887. Т. II. Летопись. Разговор об ораторах.145 Г. Г. Павлуцкий. Cornelii Taciti Dialogus de oratoribus: К вопросу об авторе «Разговора об ораторах».Разговор об ораторах / [Пер. с лат.] Киев, 1885.ного IV века 146 . Перевод сочинения об императоре-смутьяне в эпоху смуты второйполовины 1910-х годов следует признать если не симптоматичным, то символичным:ведь историк никогда полностью не может отвлечься от общества ивремени, в котором живет, и Кулаковский был способен к этому еще менее прочихроссийских ученых. По-видимому, после Золотого века Кулаковского неинтересовала преемственность и общий ход развития римской литературы: егозанимали отдельные римские авторы, Тит Ливий, Корнелий Тацит и АммианМарцеллин. Ливий был одним из зачинателей римской историографии, Марцеллин,«солдат и грек», — завершителем.Если Эдуард Гиббон заканчивает седьмой том «The History of the Declineand Fall of the Roman Empire» словами: «я описал триумф варварства и религии»,то Кулаковский, доведши изложение истории римской словесности до Золотоговека и Овидия, с полным правом мог бы произнести, что он описал триумфримского литературного классицизма и историографии.Впрочем, В. Ф. Асмус вспоминал (см. выше), что последними лекциями покурсу римской литературы было изложение Лукреция. Может быть, публикуемыйконспект просто-напросто неполон? Читателю остается искренне сокрушаться,что текст Кулаковского обрывается на обозрении творчества Овидия:скольких портретов римских авторов он не досчитается.Óíèâåðñèòåòñêàÿ ïðàêòèêàДля лекционного курса Кулаковского характерны многочисленные повторы— перекрестная связка между прошлым его изложением и нынешним: какпровинциальная Греция с державным Римом.Так, мы дважды встретим (стр. 7, 20) эпиграмматические строчки: Dabuntmalum Metelli / Naevio poetae (Высекут Метеллы Невия поэта); дважды будет сказано,что Квинт Энний, впервые написавший поэму по-латыни гекзаметром,пренебрежительно относился к Гнею Невию, который писал поэму сатурнийскимстихом. Трижды прочтем, как Юлий Цезарь помирился с Катуллом, и поэтвместо прежнего поношения стал прославлять Цезарев поход в Британнию.Похоже, очень понравился Кулаковскому этот сюжет, и он стремился покрепчевложить его в сознание слушателей. Это — несложный педагогическийжест: мол, помните, в прошлый раз я говорил вам… Своего рода возведениеконструкции римской литературы на глазах у студенческой публики с демонстрациейдиагональных связей между стержнями. «Как мы помним, первую трагедиюпоставил Ливий Андроник, за ним пробовал силы Невий, и большого ус-146 См.: Аммиан Марцеллин. Римская история / Пер. Ю. А. Кулаковского при участии А. И. Сонни.2-е изд. СПб, 1996.LIX