Стоя в Oдиночку, Елены Уайт

Стоя в Oдиночку
сильные и четкие доказательства, как будто бы все это время провел в подготовке и научных
занятиях. Он обратил внимание своих слушателей на длинный ряд праведников, осужденных
пристрастными судьями. Почти в каждом поколении были люди, которые стремились
воодушевить своих современников и которых с позором изгоняли из общества, а по прошествии
некоторого времени вновь осыпали почестями. Даже Сам Христос был осужден, как злодей,
неправедным судом.
При своем отречении Иероним подтвердил справедливость приговора, вынесенного Гусу, но
теперь он публично раскаялся в своих словах и заявил о невиновности и непорочности мученика.
«Я знал его с детства, — сказал он. — Это был в высшей степени превосходный человек,
справедливый и святой; и он был осужден невзирая на его невиновность… а что касается меня, то
я готов умереть и не отступлю перед муками, уготованными моими врагами и лжесвидетелями,
которым однажды придется дать отчет за свои наветы перед Богом, Которого никто не обманет»35.
Укоряя себя за отречение от истины, Иероним­ продолжал: «Из всех грехов, совершенных мной с
самого детства, ни один так тяжело не ложится на мою совесть и не причиняет мне столько горя
и мук, как грех, совершенный мной на этом роковом месте, когда я одобрил беззаконный приговор,
вынесенный Уиклифу и святому мученику Яну Гусу, моему учителю и другу. Да, всей моей душой
я исповедую мой грех и с ужасом признаю… что испугался смерти и потому осудил их учение. И
я умоляю… Всемогущего Бога даровать мне прощение грехов и в особенности простить этот
последний грех, самый отвратительный из всех». Указывая на своих судей, он твердо сказал: «Вы
осудили Уиклифа и Яна Гуса не потому, что они осквернили учение Церкви, а потому, что они
клеймили постыдные дела духовенства;­ алчность, гордыню и многочисленные пороки прелатов
и священников. Все, о чем они говорили, невозможно опровергнуть, и я разделяю их мнение».
Его речь была прервана. Прелаты, дрожа от ярости, кричали: «Какие еще нужны
доказательства? Перед нами закоренелый еретик!» Невозмутимо спокойный Иероним воскликнул:
«Вы думаете, что я боюсь умереть? Вы в течение целого года держали меня в страшном подвале,
более ужасном, чем сама смерть. Вы обращались со мной хуже, чем с турком, иудеем или же
язычником; мое тело буквально заживо сгнило на костях, и все же я не жалуюсь, потому что
жалобы унижают человека, у которого есть сердце и дух; но я не могу не выразить моего
удивления таким варварским обращением с христианином»36. Снова поднялась буря негодования,
и Иеронима­ немедленно увели в темницу. Однако среди присутствовавших нашлись люди, на
которых слова Иеронима произвели неотразимое впечатление — они желали бы спасти его.
Иеронима­ посещали виднейшие сановники Церкви и уговаривали подчиниться собору. Перед
ним рисовали самые блестящие перспективы, если только он прекратит сопротивление Риму. Но,
подобно своему Учителю, Которому также была предложена вся слава этого мира, Иероним
оставался несокрушимым.
68