Prokopyev_monology

ло, поднял голову. Ездовые лошади побитые, бочка с водой перевёрнута,
ящики с бошгрипасами разбросаны, у ездового вся спина
в крови, кричит истошно: «Перевяжите! Перевяжите!» Старшина
в трёх шагах валяется —полголовы осколком снесло. А брат рядом
с воронкой, рукой до края подать, лежит, и ни одной царапины. Попал
в мёртвую зону взрыва. Осколки над ним прошли в ездового,
лошадей и старшину. Всего-то и досталось —комья земли по скатке
ударили... По сей день живой, чарку за Победу и погибших за неё
поднимает...
Накануне отправки в Ташкент Андрей по настоянию жены
прочитал молитву с тетрадного листка в клеточку. Пытался вникнуть
в текст, но ничегошеньки не понял. Жена сложила несколько
раз листок, завернула в полиэтилен, при помощи утюга надёжно
запечатала, подала вместе с булавкой:
—Андрюша, пристегни к трусам. Гимнастёрку или брюки снимать
будешь, а тут всегда при тебе. И перестёгивай каждый раз, как
меняешь трусы. Христом Богом прошу: не забывай.
Не забывал. Не всегда к трусам пристёгивал, носил в кармане
гимнастерки. Но не расставался никогда.
90-й псалом
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Ренет Господеви: Заступник мой ecu и Прибежище мое, Бог мой,
и уповаю на Него...
Андрей медленно читал, смотрел в больничное окно, пытался
вникнуть в смысл слов. Они были непонятны, и в то же время
звучало что-то знакомое, будто этот ритм, эта мелодия сидели
где-то глубоко-глубоко. Как вернулся из Афганистана, на второй
день Олюшка попросила пойти с ней в церковь. «Надо поблагодарить
Бога, —сказала, — поставишь свечки Богородице, Николаю
Угоднику, а потом, если захочешь, постоишь со мной на литургии.
Сможешь, крестись, когда я крещусь». Он совершенно не понимал,
что и почему в службе. Разглядывал многоярусный иконостас.
Слушал пение хора. Слушал женский голос, который с клироса
оглашал объем храма молитвами. Из высоких окон лился солнечный
свет. Поначалу какое-то время Андрей маялся, потом поймал
себя на мысли: его не томит это, казалось бы, бесцельное пребывание
в церкви, он не нудится необходимостью выполнить просьбу
жены. Непонятный язык службы не раздражал, в нем было
что-то отдалённо близкое... После службы Олюшка заказала благодарственный
молебен. В церкви они остались одни из прихо­