Prokopyev_monology

ским меньше. Каждый день шёпотом на допрос приглашают, захожу,
здороваюсь с полковником, он отвечает на приветствие.
Дело моё приподнял над столом:
— Скажите, а иначе не могло быть?
— Это с моих слов записано, — отвечаю, — это я лично говорил.
Записи хайларские заметные. Географические карты смершевцы
разрезали, может быть, трофейные японские, с одной стороны
писали. Бумага толстая.
Полковник в записи смотрит, допрос ведёт, пометки делает.
Задаёт вопрос:
«Вы были настроены против советской власти в Маньчжурии.
Мы вас выпустим, а вы начнёте свою агитацию в Советском Союзе».
Говорю: «Позвольте, вы меня выпустите, пожалуйста, и посмотрите,
последите за мной. Никогда я не был против советской власти.
Как это я против своей родины? Раз народ выбрал эту власть, я тоже
из народа. У меня мама в Советский Союз уехала, выйду из лагеря,
найду её, папу приглашу из Китая, вместе будем жить».
А сам думал, может, и он в лагере, и Ж енька.
Я ничего не знал о них, о маме...
В 1957-м в Омске я пошёл в серый дом, в КГБ. Один из наших
земляков съездил к родственникам в Китай, погостил. Я прекрасно
понимал, что я — особая статья, политический, но будь что
будет. За мной уже не следили... А первые три месяца раз в неделю
ходил отмечаться к офицеру КГБ. Ещё жив, однажды столкнулись.
И слежка была... Как-то выхожу утром, автослесарем в первом
пассажирском автохозяйстве работал, жили на Совхозной, перехожу
через улицу и обратил внимание — по диагонали «бобик»
стоит. На следующий утро выхожу, опять «бобик», номер вчерашний...
Гак несколько дней. Я не выдержал, что уж совсем за дурака
держать, подошёл: «Вы хотя бы номера меняйте»... Стали менять...
С месяц слежка продолжалась... Зато, может, потом эта слежка мне
на руку сыграла.
Трое нас одновременно обратилось в серый дом за разрешением
поехать в гости в Китай. Один, как и я, отсидел по 58-й, ему отказали,
мне разрешили. Может быть, в результате той самой проверки
записали меня в благонадёжные... Как я обрадовался. С женой
и дочерью разрешили. Дочь Наденька — малютка совсем, девять
месяцев.
Отец за двенадцать лет очень изменился. В моём представлении
красивый, статный мужчина. В 1957-м ему и шестидесяти не ис­