Prokopyev_monology

Везучий
из чего, сделанная большая белая лошадь — символ коньяка. Потом
не стало. Вина отец держал отменные. Гости с удовольствием
пили, я с удовольствием нырял в прохладу вкусно пахнущего подвала.
Мне папа вино разрешил, когда восемнадцать исполнилось.
Из Харбина приехал, он посадил за стол: «Сын, наливаю тебе рюмочку
вина, ты со мной должен выпить». «А почему, — говорю, —
никогда нельзя было?» «Теперь можно, тебе восемнадцать. Возраст
зрелости». Я опустошил рюмочку. «И пиво, — говорит, — можешь
стакан выпить».
Папа сам вино лишь глоток-другой, но любил угощать. И обязательно
гости просили родителей спеть. Папа чуть подпевал,
а мама...
У меня голос от неё, конечно. И тоже природой поставленный...
На лесоповале на Урале конвойные развлекались. На делянке
скучно им торчать без дела, кричат мне: «М ужик, спой!» Когда
дерево пилят, в самый последний момент оно щёлкнет: огромная
сосна даёт знать —сейчас будет падать. И надо предупредить окружающих,
крикнуть: «Бойся!» Могучее дерево, падая, всё сокрушает
на своём пути: ветки соседних деревьев, сухостой... Не дай бог
человеку оказаться внизу... На делянках мы скученно работали —
конвойным гак легче следить. На их просьбу как закричу... И сам
поражался мощи голоса. Будто огромный столб вырывался из горла
и рос к верхушкам высоченных сосен, уходил в небо: «Бо-о-о-ойсящ-я-я-я!»
Я сидел в лагере с Лавровым, сценическая фамилия Турчанинов....
Он пел в Харбине в театре «Модерн», а после освобождения
—в Омской музкомедии пел и ставил спектакли. Говорил, что
такой силы голос, как у меня, встречал только у Ш аляпина. Фёдор
Иванович приезжал в Харбин в 1938-м. Я-то, конечно, не певец,
так, для себя. Но крикнуть мог. Даже когда доходил от голода, сила
в горле оставалась... Как растяну: «Бо-о-о-о-о-йся-я-я-я!» Без какого-то
напряжения. Стоило набрать побольше воздуха... Конвойные,
бывало, скажут: «Ну мужик! Ну мужик!»
На делянке старший надзиратель внизу ходит, остальные на
вышках. Запрещено спускаться, как-то один, смотрю, спускается.
Козыо ножку свернул, махорки насыпал, закурил и на пенёк положил
— дескать, мужик, возьми! За голос угостил. А у нас за спичечный
коробок махорки надо было половину суточной нормы хлеба
отдать...
И з-за голоса и пришили дело.