Prokopyev_monology

Сны и явь Юлии Каменда
тебя услышали и энергетически очистили. А бабки начинают тушить,
особенно когда полная церковь пароду.
- Не знаю, сколько раз прочитала «О тче наш »? М ожет, двадцать,
может, больше... М олилась своими словами. «Боже, — прошу
и плачу, —не дай умереть замечательному человеку. Умному,
интеллигентному, справедливому, с добрым сердцем. Он столько,
делал для людей. Помогал, защищал. Он заблудш ий, он не верит
в Тебя, по обязательно придёт к Тебе! Всё сделаю , чтобы поверил!
Сотвори, Господи, чудо! Яви Свою милость. Дай ему понять,
что Ты есть! Он послужит Тебе! Ты всё можешь, Боже, не допусти,
чтобы умер редкий человек!» Периодами не видела никого вокруг,
смотрела на пламя свечей и молилась, молилась. Обращ алась
к Иисусу Христу, просила помощи у Пресвятой Богородицы, Н и­
колая Угодника. Снова читала «Огче наш».
Мой брат, Костя, он кардиохирург, не присутствовал па операции,
но в реанимации сидел с Петром Ф ёдоровичем всю ночь. Костя
его очень уважал. Свёкор такой, что его все лю били. На следу ю-
щий день, как мы молились, Костя звонит: «Н ичего понять не можем.
Его разрезали, труха одна. Надежды ноль. Он лежал в реанимации.
Ж изнь угасала. По медицинским данным — всё перестало
работать, но вдруг началась нормализация...»
11етра Фёдоровича выписали через месяц. Мы с Владам старались
каждый д-.чь бегать в больницу. До операции в туалет ходить
не мог, неделя прошла — вниз к нам стал спускаться. Весёлый. Весь
в задумках провести по весне в саду перепланировку. «Выкорчую
весь крыжовник, на его месте посажу ещё один сорт винограда».
Шутил, анекдоты из газет рассказывал.
Первый раз силу молитвы поняла я на самой себе. Сон приснился,
будто спрашиваю у кого-то: «Во сколько лет умру?» Не вижу
кто, но уверена — знает точно. И ещё уверена, ответит: «Девяносто».
Не меньше. Не сто, не восемьдесят, именно — девяносто. Голос
влепил: «Тридцать три». Я в шоке —год жизни осталось. Ударилась
в слёзы: «У меня ребёнок маленький, —запричитала, — не могу гак
рано умереть?!» Реву, умоляю. Голос говорит: «Ладно — тридцать
четыре». Расщедрился, что называется. Проснулась сама не своя.
Вбиваю себе в голову: не надо в белиберду верить! Не надо!
Успокоилась, забылась, через год мне исполнилось тридцать
три, а потом начались вещи — врагу не пожелаешь. Развела стирку
и поволокла таз с мокрым бельём на балкон развеш ивать. По пути,
как заяц в петле, запутываюсь ногой за шпур от стиралки и лечу.