Prokopyev_monology

ему, энкавэдешнику, верная смерть. Непролетарское происхождение,
к примеру, дворянство, уже предупреждающая красная галочка
напротив фамилии, вплоть до поражения в правах, но главное —
жизнь под чужим именем, сокрытие столько лет своей классовой
сущности, вражеской для страны советов. Не надо и напрягаться
в поисках вины перед пролетариатом, вставшим на путь строительства
социализма. Воин картельных органов, коим надлежало
двадцать четыре часа в сутки без выходных распознавать контрреволюцию,
был сам по крови из вражеского стана. И тщательно
скрывал это. Иронично говорят: в Польше имеешь козу — уже ты
пан. Однако, если дед был из семьи шляхтича, это стоило скрывать
па службе в ЧК — О ГПУ — НКВД.
В 1952 году, когда началась борьба с космополитизмом, отца
Вадима, он преподавал в мединституте, вызвали на комиссию и спросили
о национальности. «Русский», — ответил отец. «Ха-ха, Пшихода
и русский!» — «Отец — поляк, мать — русская. Я — коренной
омич. Никакого отношения к Польше не имею, языка не знаю, поэтому
считаю себя русским и никем другим». — «Ладно, идите».
Л через день получил узенький листок бумажки, с уведомлением
об увольнении по такой-то статье. Всё. И только после смерти Сталина,
да и то не сразу, смог устроиться на работу. Деду работу навряд
ли приш лось бы искать. В тридцатые годы решения по проблемным
персоналиям принимались более радикальные.
Не исключено — дед оказался в 1915 году в Москве, подальше
от Полыни, скрываясь от чего-то, скрывая что-то. Может, рассорился
с родственниками и решил зачеркнуть прошлое раз и навсегда,
даже поменять фамилию, нельзя исключать — причина была
элементарно уголовной, что-то натворил.
Вадим не раз думал: был ли дед романтиком революции? Или
стал заложником обстоятельств, что выбросили из привычной среды?
В результате он попал в чужую страну, толком не зная языка,
так и не избавился от сильного акцента, который особенно проявлялся
в стрессовой ситуации. Говорят, гений ЧК поляк Дзержинский
с большим трудом изъяснялся по-русски. Для деда русский
язык тоже не стал родным.
Большую часть жизни душа деда оставалась страшно одинокой,
как в том сне матери Вадима, где он сидит в комнате с глухими
стенами. Ж ил за многие тысячи километров от родины, навсегда
Руком ойник