Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

103
Вы заступились за женщину, вам врезали в рыло, а потом и вас, и того волокут
в участок, и все это вместе называется "драка в автобусе”, потому что в
глазах равнодушных зрителей вы не отличаетесь друг от друга. Чтобы каждый
понял: надо, чтоб врезали каждому...
Эйдельман написал письмо необходимое, и единственное, что меня в нем не
устраивает, это именно попытки сохранить равновесие, в основном —вся вводная
часть, позолота пилюли. Впрочем, вот и в конце... ’’Если сможете еще писать
хорошо, лучше, сохранив в неприкосновенности нынешний строй мыслей, тогда
ваша правда! Но ведь не сможете” и т.д. Рискованно! Очень рискованно. То
есть, может быть, в данном конкретном случае риск невелик, но если воспринимать
эту фразу как формулу... Представьте, что не Астафьеву она адресована, а
Федору Михайловичу Достоевскому, который после ”Рго и Contra” писал, как
известно, все лучше и лучше, сохранив, сколько можно судить, в неприкосновенности
весь строй своих мыслей по данной теме. Кстати, если б хотел Астафьев
поддержать литературный характер спора, мог бы и привести Достоевских ”жидишек-полячков”
в противовес горцам Льва Николаевича. А ведь тоже — ’’сильно
писал” Федор Михайлович! Много всякого было в русской литературе, в том числе
и в великой...
Но Астафьев предпочел, на нашу удачу, высказаться прямо и просто, почти
без цитат, и даже эпиграфом взял пословицу (кстати - еще один аргумент против
тех, кто считает, что он и в мыслях не держал публикацию. Кто же это станет
снабжать эпиграфом письмо, предназначенное одному читателю? Да ведь и не оговаривал
такого условия, и посылал письмо не другу, — врагу, и знал, что писательские
письма вообще, рано ли, поздно ли, публикуются, есть у них такое
странное свойство... Нет, не выходит!).
5.
Астафьев высказался прямо и просто, и теперь мы знаем: то, что прежде в
его произведениях могло показаться случайным или неоднозначным, на самом деле
именно так и есть. И пожалуй, признаем, все-таки прав Эйдельман. ”В диких
снах не мог предположить” — это все-таки верно. Потому что одно дело видеть,
читая, что автор не любит евреев (всяких прочих тоже не обожает, но этих
особенно!), и совсем другое — чтобы вот так, такими словами, какие сходу и не
придумаешь, хотя уж чего не наслышался в жизни, и даже прочтя несколько раз,
никак не запомнишь, не выстроишь в нужном порядке... Как это там? ’’Перекипевший
гной еврейского высокоинтеллектуального высокомерия...” Сильно пишет
Виктор Петрович, не слабже Толстого!
Не знаю, как вы, а я в первый момент испытал какое-то оцепенение. Трудно
поверить, что это, т а к и м и словами, прямо вот так всерьез на бумаге
написано, что это не шутка, не мистификация. Словно давнее мое затравленное
детство в Марьиной Роще опрокинулось вдруг на меня из прошлого - всей своей
беспощадной глупостью, унизительной пошлостью и подростковой безоглядной
злобой. И еще, быть может, нечто похожее бывало, опять-таки в детстве, когда,
уверенный в равновесии и разумности мира взрослых, вдруг узнаешь об этом мире
невозможную, постыдную тайну... Никак не складывалось во взрослый, серьезный
текст это сочетание злобных прозвищ, дурацких обозвищ - и каких-то как бы
литературных слов, каких-то как бы культурных ссылок... Так бы мог выражаться
в эмигрантском романе какой-нибудь мерзостный персонаж, крайне сомнительный
по достоверности.
Я и теперь иногда, перечитывая, вновь испытываю все эти чувства, главное
из которых - сонная оторопь, нереальность, невоспроизводимость. Вот сейчас
возьму, перечту еще раз — и там уже будут другие слова, трезвые, взрослые,
лишь внешне, быть может, созвучные тем, чудовищным. Слава Богу, почудилось!..