Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

174
другая идея не слишком ему по душе —что поделаешь! Лучше все-таки с ней, чем
с той, старой, агонизирующей, неопровержимо доказавшей, что она себя изжила.
П оследние годы бедствий и го р я п ривели м ен я к сознанию , что р у сский
народ в отнош ении своих главн ы х ж изненны х задач в конце концов вы йдет на
п р ав и л ьн ы й путь... З алог д л я будущ его России я в и ж у в том , что в ней у
вл а сти стоит сам онадеянное, твердое и руково д и м о е в е л и к и м п олитическим
идеалом правительство. Этот п олитический и деал не м ож ет бы ть м ои м . Люди,
окруж аю щ и е Л енина, — не м ои д р у зья, они не олицетворяю т собой м ой идеал
национальны х героев. Но я уж е не м огу и х больш е н азвать ’’р азб о й н и к ам и и
гр а б и т е л я м и ” после того, к а к вы яснилось, что они п одн яли л и ш ь брошенное:
престол и власть. И х м ировоззрение д л я м ен я н еприем лем о. И все ж е медленно
и неуверенно пробуж дается во м не надеж да, что они п риведут р у сский народ —
бы ть м ож ет, п ом и м о и х воли — по п равильн ом у п ути к верной цели и новой
м ощ и...
(Воспоминания В.А.Сухомлинова. 1926.)
Бывший русский военный министр не зря с таким пиететом отозвался о бесконечно
чуждой ему идее всемирного пролетарского братства. Как ему было не благословлять
этот ’’великий политический идеал”, если, как выяснилось, только
он один, этот идеал, и мог скрепить развалившуюся на куски Российскую империю
в тот грозный час, когда старые силы сцепления уже перестали действовать.
Проницательный Шульгин и умный Сухомлинов поняли, что идея Третьего Интернационала
может служить единой и неделимой России ничуть не хуже, чем почившая
в Бозе идея Третьего Рима.
3.
Но то, что успокаивало Сухомлинова и Шульгина, вряд ли могло служить утешением
для русского интеллигента.
Для политика идея — средство, а не цель. Она — тот цемент, который обеспечивает
государству политическую и военную прочность.
Для интеллигента идея - конечная, высшая цель, единственный смысл и оправдание
всей его жизни.
Политик в крайнем случае готов примириться даже с ненавистной ему идеей,
только бы сохранилось государство.
Интеллигент легко примирится с крушением государства, только бы восторжествовала
дорогая его сердцу идея.
Впрочем, ’’примирится” — это слишком слабо сказано. Лучшие люди России,
одержимые идеей народа-богоносца, склонялись к тому, что полный и окончательный
крах российского государства будет даже способствовать торжеству столь
дорогой их сердцу идеи. Они полагали, что издавна предназначенную ему богоносную
миссию русский народ сможет осуществить тем лучше, чем скорее утратит
он свой цивилизованный облик.
У них прямо дух захватывало от сознания, что русскому народу предстоит
отныне какая-то новая, поистине великая судьба, своей трагической необычайностью,
может быть, даже превосходящая вековечное еврейское рассеяние:
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!..
{Блок, ’’Скифы”)