Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

мышленность не дали миру ни одного нового изделия, ни одного нового процесса,
машины, технологии. Мы только брали, только копировали. Да и копировали
плохо, брали медленно и неохотно, против собственной воли.
Еще одна причина падения —истощение природных ресурсов. И ресурсов полезных
ископаемых (во всяком случае тех, что лежат на поверхности, легкодоступных),
и ресурсов среды обитания. С поразительной, неведомой в мире быстротой
страна мчалась к тому порогу, за которым каждая следующая тонна сырья дается
ценой все больших вложений, а каждое новое предприятие грозит необратимыми
изменениями природного комплекса и гибелью окружающего населения.
Все это говорится отчасти к тому, что на грань катастрофы страну привела
не перестройка. Став монопольным собственником средств труда и построив адекватную
этому порядку систему управления, государство сделало катастрофу неизбежной.
Мина должна была взорваться. И она взорвалась. Если быть вполне точным,
взрывы происходили регулярно, и каждый новый отбрасывал экономику на
очередную, низшую, ступень.
Сравнение с капиталистической депрессией тут не подходит, ибо за депрессией
обычно следует подъем. В СССР подъемов практически не было: лестница
вела только вниз. Кстати, последний крупный спад (за которым, как обычно, не
последовало подъема) относится к середине семидесятых годов. С этого момента
экономика уже просто катилась вниз. Было ясно, что путь ведет в пропасть.
Именно эта ситуация и привела к власти реформатора Горбачева с его программой
перестройки.
Видимо, новый Генеральный секретарь знал положение в стране несколько лучше
предшественников. Во всяком случае он понимал, что чистой косметикой тут
не обойдешься: необходим комплекс мер — и экономических, и всяких других.
Однако степень его "просвещенности” никак не следует преувеличивать. Все
новаторские идеи Горбачева (в том числе для его круга смелые) укладывались в
рамки системы. В этих рамках коллективизация была благом; невосприимчивость к
научно-техническому прогрессу объяснялась недостатком внимания партии к этому
важному вопросу; низкое качество товаров — слабостью контроля.
Нет, генсек был не против новшеств. Он готов был допустить и рынок, и
экономические методы хозяйствования, и гласность, и выборы, и плюрализм мнений.
Но в сочетании с непременным эпитетом — социалистический. Не будем толочь
воду в ступе, убеждая, что от соседства с этим прилагательным любое существительное
обретает иной (чаще всего —противоположный) смысл. Ограничимся
областью, о которой идет речь, — экономикой.
Говорят, что социализм вполне совместим с такими атрибутами товарного хозяйства,
как свободный рынок, конкуренция, игра цен. Допускаю, что это правильно
— пример тому Швеция. Но советская модель социализма отличается от
шведской не меньше, чем первобытный коммунизм Маркса и Энгельса от его реального
собрата. В стране, где орудия и средства производства являются монопольной
собственностью государства (а то, что ему еще не принадлежит, может быть
в любой момент объявлено ’’всенародным достоянием”), все основные понятия
деформируются. Свободный рынок? Да. Но под неусыпным контролем государства.
Экономические методы управления? Разумеется. Но при сохранении централизованного
планирования. Конкуренция? Само собой. Но в разумных пределах, диктуемых
высшими интересами социалистического государства и народа, идеалами социальной
справедливости. Разговор, понятно, не о частностях, не о том, сохранять
ли министерства и ведомства — большинство из них Горбачев готов ликвидировать.
Суть в другом: готово ли государство отказаться от своей роли производителя
и распределителя всех благ, уступив эти функции рынку.
Судя по всему, нет, не готово. То есть, пожалуй, оно согласно допустить
некое подобие товарных отношений на отведенной для них площадке —скажем, на
уровне цеха. Однако при условии, что на высшем уровне эти отношения будут
19