Здесь - Вторая литература

вломится в мою квартиру или в квартиру моего товарища,у которого я остановился на несколько дней, ине скажет «вы нарушили режим прописки, не отметилисьв милиции», и не посадит в машину, и не отвезетна аэродром, и не купит билет (за мои, дурака,деньги), и не проследит, пока самолет не взлетит (сомной такое было, когда в Москву прилетал Киссинджер).И никто не подойдет к машине моего друга,который встретил меня на вокзале и повез в гостиницу,и не скажет «пройдемте», и мы битых три часапросидим в милиции — есть подозрение, что вы сбилидевочку! — и отпустят нас, только когда за окномпоявится иностранный журналист... Всех этих развлеченийя теперь лишен. И писать могу, что хочу, — дажечто наш вклад в войну больше, чем всех союзниковвместе взятых. И про американские «шерманы»,«аэрокобры», «студебеккеры» и свинотушенку тожемогу писать, и никто мне теперь не скажет, что я наних променял кровь советских солдат. Стоит, стоит,тысячи месс стоит Париж, в котором я сейчас живу.И одна из них — свобода умереть под мостом. Чтоможет быть лучше — придешь вечерком, ночью кСене, спустишься по лесенке у Тюильри на набережную,пройдешь под аркой моста Pont-Royal, сядешьсебе на лавочку у старого, со свисающими до самойводы ветвями, вяза (люблю я этот вяз) и закуришь.За твоей спиной Лувр, у ног тихо плещется Сена, иодно только окошко светится еще на том берегу. Сидишьи куришь. И думаешь. И сердце вдруг останавливается...Всё... Чем плохо?10Жена банкира крайне была удивлена, когда в этотчас кто-то позвонил в дверь. Обыкновенно в это времяникто не приходил — булочник и молочник всё остав-105