Здесь - Вторая литература

шейся почти во все двери, такое самоограничение нераз лишало фонд участия людей очень желательных иполезных, но мне представлялось необходимым оберечьфонд в нездоровой беженской атмосфере от нареканий,что рука руку моет, что «своим» оказываетсяпредпочтение, да и то сказать — порадеть родномучеловечку это ведь не только фамусовская слабость :На почве упомянутого ограничения и вышло обидноенедоразумение: один слишком расторопный журналистухитрился получить за нашей спиной, непосредственноиз Америки, крупное пособие, значительнопревышавшее обычные выдачи, и, когда мы потребовалиего выхода из состава фонда, он взъерепенился,ссылаясь на свои «общественные заслуги». Но ничто,кажется, не приводило в такое бешенство, как расцветшеев эмиграции использование общественных заслугв качестве индульгенции. Это, впрочем, был единственныйнеприятный инцидент, в общем же фонд былсамой спокойной организацией, без вспышек «принципиальных»вопросов, многим он помог пережить трудныеминуты, просуществовал свыше тринадцати лети был уже при гитлеровском режиме надлежащим образомликвидирован.Совсем иначе обстояли дела в другой литературнойорганизации — в Союзе русских журналистов иписателей в Германии, — который тоже почтил меняизбранием в председатели. Когда, уже в 1930 году, избраниеЯ. JI. Рубинштейна преемником Гулькевича поделам беженцев при Лиге Наций вызвало злобнуютравлю в некоторых эмигрантских газетах и протестующиерезолюции разных обществ, когда и в еврейскойинтеллигентной среде (в гитлеровском Берлине,но не в Париже) стали раздаваться осуждающиеРубинштейна голоса, задним числом возникли уменя сомнения, следовало ли колоть глаза, даватьлишний толчок бурно пробужденному громом революцииантисемитизму.294