Здесь - Вторая литература

время от времени появлялись стихи Бродского в оченьнеплохих переводах (Анджея Дравича, Евгении Семашкевич,позднее также Виктора Ворошильского иСеверина Полляка). Стихи его поражали меня своейособливостью, каким-то новым тоном: они былинастолько не похожи на всё, что я читал тогда в «Новоммире» или в «Юности» — журналах, которые яради изучения языка штудировал весьма старательно,но часто не удерживая зевоты. Конечно, я захотелпрочитать Бродского в оригинале. Только где его взять?Прошло несколько лет, пока мне это удалось.Кстати, совершенно случайно. Знакомый — тоже молодойпоэт — привез пачку машинописных странициз поездки в Москву: самиздатские стихи. Большевсего там было Бродского, и я жадно набросился наего стихи, упиваясь их ни на что непохожестью, ещеболее очевидной по-русски. Особенно увлекла меня«Большая элегия Джону Донну», занимавшая еще иличностью своего героя: в те годы меня зачаровываловсё барочное и метафизическое, да и в литературенашей была тогда мода на английских поэтов XVII века.Я схватился переводить, не зная, что уже существуетнесколько переводов «Большой элегии» (неопубликованных,опубликованных в отрывках или напечатанныхв эмигрантской прессе). Было позднее лето1970 года, когда редакция провинциального журнала«Нурт», где я работал, заранее, как всякий год, готовиланоябрьский номер, посвященный годовщинеОктябрьской революции. Главный редактор поморщился-поморщился(он бы предпочел Демьяна Бедногоили Евтушенко), но, не очень-то зная «дело Бродского»,согласился принять мой перевод «Большойэлегии». Номер вышел вовремя, цензура — и она,видно, прозевала — не тронула ни Бродского, ни миниатюрДаниила Хармса, которые к этому случаюмне тоже удалось протащить. Годовщина революциибыла отмечена несколько странно: абсурдистскими348