Здесь - Вторая литература

ударением на предпоследнем слоге, но такие, чтоб онидавали предельно богатую рифму: созвучие должноохватывать, по крайней мере, три слога, то есть распространятьсядальше привычных требований польскойрифмы. В обычном стихотворении к слову «traciiem»вполне хватило бы рифмы «mówifem», «bytem»и т. п. Здесь, в переводе «1972», меня удовлетворяетлишь цепочка «tracitem — trapiïem — trafiïem» — больше,чем рифма, почти каламбур! И снова неслыханномозольный труд, исписываю поля перевода тройкамирифм: «zawziqciej — zapiçciem — zamçcie», «poucza —porusza — pokusa», «podesziy — podeschfy — podeszwy»и тому подобных. Конечно, всего лишь малая долявсех этих придумок попадет в конце концов в шестнадцатьстроф польского перевода. Принцип рифмовкиразличен, ибо различны законы просодии польскогои русского языка, — окончательный же результатвыглядит, надеюсь, схоже: обогащенная и, к тому же,троекратная рифма выдвинута на первый план, навязываетбольшому стихотворению отчетливую конструкцию,не говоря уже о том, что в большинствестроф она функционирует еще и как самостоятельнаяигра слов, как языковая острота. Если бы я облегчилсвою задачу и остановился на «нормальных», не обогащенныхрифмах — стихотворение сразу стало бывыглядеть банальным.Я говорю здесь много (и, опасаюсь, для не-специалистаскучно) о рифмах, ибо во многих стихахБродского они играют исключительно подчеркнутуюроль. Но есть и другие специфические черты стиля,опустить которые в переводе было бы столь же роковойошибкой, а верно передать — столь же трудно.Вот, например, «Два часа в резервуаре», где большевсего бросается в глаза (опять-таки наряду со сложнойрифмовкой) нафаршированность текста немецкими ипсевдонемецкими макаронизмами: ритм и синтаксисне всегда позволяют дословно скопировать эти герма-362