Здесь - Вторая литература

щением. Разоблачает. Клеймит. Кого? Кого угодно,кроме собственных носорогов в штатском. Что? Чтоугодно, кроме людоедства в собственной стране. Но вто же время намекает. Дает понять. Проводит аллюзии.На этом стихотворном мародерстве сделалсебе состояние и полускандальную известность. Ножанр одряхлел, золотое время дармовых кормов кончается.— Проходит моя слава, как вода сквозь пальцы,— жалуется, болезный, приятелю, пропивая в лондонскомкабаке гонорар за недавнее изобличение язв капитализма,и белые глаза его при этом истекают мутнойслезой. — Люди неблагодарны.Умри, Денис, лучше не скажешь! Но, воленсневоленс,какой поэт, такая и благодарность.Живописец. Это значит — живо пишет. Наш —даже слишком живо. Увековечил уже с полдюжиныцарствующих и не менее дюжины властвующих особобоего пола, разного возраста и разнообразного калибра.Работает в принципиально иконописной манере:Лоллобриджиду — под Матерь Божию, Брежнева— под Христа в маршальских регалиях. Поговаривают,за Амина Даду взялся, расписывает в святоотеческойманере, хочет художественно прозреть в людоедечерты то ли Иоанна Крестителя, то ли СимеонаЗатворника. В духе, так сказать, исторического компромисса.Но после недавнего вояжа по Европе творческаяДуняша неожиданно затосковала: другой славы возжаждалась,извините за выражение, героической. Сидяв своей московской опочивальне среди французскоймебели Людовика какого-то, собрал, чтоб добро непропадало, все прошлые модели на одном холсте, добавилтуда для оппозиционного оживления Спасителя,опального прозаика, самого себя и — в живописный36