Здесь - Вторая литература

Йон Александру не видит иной возможности уйтиот греха и виновности за свое существование в мире, вэтом мире, кроме мистики. В этом взлете, идущем отпервых его стихов, полных сомнений, до самых последних,которые уже не что иное, как гимны, он открылдля себя религию и родину, однако родина отнюдьне избавила его от необходимости продемонстрироватьсвой энтузиазм по отношению к этомугрешному миру, с отрицания которого он начинал.Никита Станеску, с которого началось поэтическоепробуждение 60-х годов, тоже несколько раз попадалсяв ловушку. Ана Бландьяна, наоборот, с безмятежнымспокойствием учится сомнению, и если всё, кчему она прикасается, превращается в слово, и если ейугодно свалить всё в кучу, поджечь и так «раздетьмир», то она никогда не позволяет себе петь дифирамбы— дифирамбы, определенным образом направленные,разумеется.Поэзия покоряет этику — с Мирчей Чобану, одиночество— с Сорином Макулеску, гнев — с ЙономГеорге, барочные арабески — с Леонидом Димовым.Те, кто вышел из тюрьмы, всем весом своегоконцентрационного опыта присоединяются к этомусомнению, к этому горькому вопрошанию. СтефанАугустин Дуанас не отказывается, в меру вкуса и здравогосмысла, от классических форм, не изменявшихему даже в час испытаний, — и творчеством своимвносит серьезность и глубину настоящей поэтическойкультуры в эту атмосферу горячечной импровизации.Йону Карайону никогда не изменяют его пыл и горячечность,как и умение находить разнообразнейшиеметафоры, с помощью которых он говорит все о томже разочаровании, о той же безнадежности, ибо источникземной жизни наполнен одним лишь ядом.Вышедший не из ГУЛага, но из молчания, которое тожесвоего рода тюрьма, Димитрие Стелару ( в военныевремена одна из главных надежд румынской поэ-200