Здесь - Вторая литература

чальной цифре необходимое количество нулей. Новообращенные— а они составляли подавляющее большинство— были тем покорнее, чем сомнительнеебыло их политическое прошлое; тем послушнее, чемменьше в них было фанатизма. Как только колесики ивинтики системы были поставлены на место и их нормальноефункционирование было обеспечено, на самыеценные политические и интеллектуальные кадрыстраны обрушились репрессии — и степень вины определяласьименно степенью ценности. В обретенномтаким образом молчании слово имела только идеология,и глашатаи государственной лжи в тем большейстепени открывали в ней свое призвание, что они никогдане принимали ее за истину и никогда не примешивалик ней веры. Чем ничтожнее они были, темлицемернее.Достаточно сказать — крайне схематизируя этукартину, в которой исключения всего лишь подтверждаютправило, — что кризис совести, охвативший интеллигенциюВосточной Европы после XX съездаКПСС и доклада Хрущева, не произвел особой бурисреди румынских писателей. Что они узнали такого,что уже не было бы им известно раньше? Их веране была поколеблена, поскольку они ее не имели.Они не были сталинистами, они были всего лишь инструментами,обеспечивавшими власти ее ежедневныйсловесный рацион. По первому же заказу словамогли быть изменены, и единственная проблемарумынских писателей была в том, чтобы заказы неиссякали. Стоит ли в таком случае удивляться тому,что в момент польского и венгерского восстаний румынскиеписатели оставались немы, другим — и преждевсего студентам — оставив заботу и риск совести?(Одним их тех, кто взял на себя в 1956 годуэтот риск, оплаченный двумя годами тюрьмы и четырьмягодами поселения, был не кто иной, как Па-191