Konfrans materialları (kitab 2) - Bakı Slavyan Universiteti

II Beynəlxalq konfrans
обычного времени, измеряемого, минутами, днями и годами. Его время
измеряется вечностью и мгновением. За эти двадцать пять лет он пережил
только одно мгновение, создал только одно стихотворение, был влюблен
только один раз» [1; 537].
Бальмонт мог знать двадцать языков перечитать целые библиотеки
Оксфорда, Брюсселя, Парижа, Мадрида и др., перевести Шелли, Эдгара По,
Кальдерона, Уолта Уитмена, сакральные тексты мексиканских индейцев,
египетские гимны, полинезийские мифы, испанский фольклор, и вместе с
тем тосковать по природе России.
Он создает удивительные стихи об экзотических странах, где нет
экзотики, ибо он настолько сроднился с этой средой, что воспринимает ее
как свое, как, например, в стихотворениях «Майя», «Индийский мотив»,
«Индийский мудрец», «Песня араба».
Индийский мудрец
Как золотистый плод, в осенний день дозревший,
На землю падает среди стеблей травы,
Так я, как бы глухой, слепой и онемевший,
Иду, не поднимая головы.
Одно – в моих зрачках, одно – в замкнутом слухе;
Как бы изваянный, мой дух навек затих.
Ни громкий крик слона, ни блеск жужжащей мухи
Не возмутят недвижных черт моих.
Сперва я, как мудрец, беседовал с веками,
Потом свой дух вернул к первичной простоте,
Потом, молчальником, я приобщился в Браме –
И утонул в бессмертной красоте.
Четыре радуги над бурною вселенной,
Четыре степени возвышенных надежд,
Чтоб воссоздать кристалл из влаги переменной,
Чтоб видеть мир, не подымая вежд [2;119].
Протеизм Бальмонта, его всечеловечность, проявляется также в том,
что он не ограничивается каким-либо определенным миросозерцанием. В
его поэзии, как отмечал Иннокентий Анненский, «есть все, что хотите: и
русское предание, и Бодлер, и китайское богословие, и фламандский пейзаж
428