древние и средневековые кочевники центральной азии

Лошадь и ее роль в жизнедеятельности центральноазиатских кочевников
О происхождении культа коня в Прикамье имеется точка зрения М.Г. Худякова
(1935, с. 254–255), который считал (следуя яфетической теории Н.Я. Марра), что у финнов
он сформировался на основе культа оленя как родового божества с маклашеевского
или раннеананьинского времени. Этот культ был также связан и с культом солнечного
коня (Солнца), выразившемся в антропоморфизации этого образа (всадник/
всадница) в начале I тыс. н.э. М.Г. Худяков выявил «диалектическое раздвоение»
солнечного коня и появление мотива борьбы со змеем как символа темного, подземного
мира. Имелось в виду изображение двух головок коня, свидетельствующих
о «расщеплении» образа и о «коне преисподней» пегого цвета (Худяков М.Г., 1935,
с. 258). Конь желтого и белого цвета ассоциировался с Солнцем, небесным конем.
М.Г. Худяков считал, что образ коня в культовой практике финских народов был
связан с магией урожая. Жертвоприношение коня включало и почитание Солнца (солнечный
конь), выражаясь в ритуальной езде или обрядовых празднествах в виде скачек
или конских ристалищ (Худяков М.Г., 1935, с. 271, 275–278).
Исследования 2-й половины ХХ в. показали, что в Прикамье земледелие стало делать
первые шаги в VIII–IX вв. Первоначальные формы подсечно-огневого земледелия
дополнялись перелогом, с использованием рала и сохи (не позднее Х в.) (Голдина Р.Д.,
Кананин В.А., 1989, с. 94–95). По данным М.Г. Ивановой, у северных удмуртов в XII–
XIII вв. основной системой земледелия был лесной перелог с применением упряжных
пахотных орудий с железными наконечниками. Менее интенсивно внедрялось земледелие
в сильно залесенные территории марийского Поволжья. Тем не менее и здесь с
XI в. получает распространение подсечное земледелие и своего рода «неполная земледельческая
оседлость» (Никитина Т.Б., 2002, с. 134).
В X–XII XII вв. в Прикамье лошадь занимала второе место среди разводимых домашних
животных. Вместе с тем связывать непосредственно культ коня у поволжских
и прикамских финнов с развитием земледелия будет не совсем корректно.
В сложившемся виде он появился раньше. Вполне очевидно, что в данном случае не
земледельческая магия определяла развитие культа коня. Это было проявлением, с
одной стороны, этапа развития местного пантеона божеств (солнечный конь) и мифо-ритуальной
системы в целом, а с другой – новой культурной традиции (тюркской
и балтской), обусловившей социальную значимость (статусность) этой части погребального
ритуала.
Как подтверждение этого можно рассматривать и появление практически одновременно
с культом коня в могильниках населения Среднего Поволжья в VII–VIII вв.
случаев искусственной деформации черепов. Отмечено два таких случая в раннеболгарском
Кайбельском могильнике VIII в. (Герасимова М.М., 1956, с. 148), а также в
захоронениях Новинковского могильника новинковской культуры VII – начала VIII в.
и в Маклашеевском могильнике именьковской культуры VI–VII вв.
По мнению С.С. Тур (1996, с. 244–245), деформация черепа служила для подчеркивания
этнического происхождения или социально-престижного статуса некоторых
членов общества.
Таким образом, культ коня на территории Среднего Поволжья и Прикамья во
2-й половине I – 1-й половине II тыс. н.э. отражал как местные традиции, так и процессы
проникновения и закрепления культурных инноваций в период активизации
миграционных процессов на евразийском континенте.
148