древние и средневековые кочевники центральной азии

Использование естественно-научных методов при изучении кочевых культур Центральной Азии
своим аналогом в том числе нож из седьмого слоя стоянки Тоора-Даш в Саянском
каньоне Енисея (Семенов Вл.А., 1992, с. 36–37, табл. 21.-1); аналогии происходят
также из памятников культуры Цицзя Чжунчжай и Линьцзя (Бай Юньсян, 2002,
рис. 3.-4–5). Своим архаичным обликом обращает на себя внимание и второй нож
из седьмого слоя Тоора Даш (Семенов Вл.А., 1992, с. 36–37, табл. 21.-2, фотография
– Kilunovskaya M., Semenov V., 1995, fig. 12 (справа)). Если считать, что его
узкий конец является черешком, то он больше напоминает афанасьевские однолезвийные
ножи (Погожева А.П. и др., 2006, рис. 68.-2–3, 6), но нюансы контуров и
сечения этого ножа вполне могут быть результатом его сработанности и вторичной
отковки. Однако Вл.А. Семенов (1992, с. 84), отнеся седьмой слой Тоора-Даш к
позднему этапу окуневской культуры, датировал его, как и аналогичные тувинские
памятники, XV–XII вв. до н.э. и даже XIII–XII вв. до н.э. (Семенов Вл. А., 1997а, с.
158). При этом он опирался на прослеженное «андроновское влияние», в частности,
на якобы имеющие место аналогии указанным ножам в памятниках федоровской
культуры. Выводы Вл.А. Семенова стали основой для представлений о «переживании»
окуневской культуры в Туве и ее синхронности с памятниками карасукской
культуры (см., например: Чугунов К.В., Наглер А., Парцингер Г., 2006, с. 306).
Однако изделия с такими признаками не найдены на федоровских памятниках или
«хронологически сопоставимых с ними памятниках Западной Сибири». Как считает
А.А. Ковалев, полученные радиоуглеродные даты по мунх-хайрханским памятникам
должны, с учетом находки в Тоора-Даш бронзового ножа с треугольным сечением
по всей длине, указывать на более раннюю, чем предполагалось, датировку
седьмого слоя стоянки – в пределах XVII–XV вв. до н.э. Тем более, что близость
керамики седьмого слоя керамике Черновой-VIII, как указывал сам Вл.А. Семенов
(1997а, с. 158), «позволяет прийти к заключению о хронологической близости этих
комплексов», а окуневская культура Среднего Енисея по комплексу данных радиоуглеродного
датирования вряд ли может датироваться временем позже середины
II тыс. до н.э. (Chernykh E.V., Kuz’minykh S.V., Orlovskaya L.B., 2004, p. 20, fig. 1–5,
Епимахов А.В., 2005, с. 172–173).
Напротив, для находок из слоя 3 Тавдинского грота на Алтае мунх-хайрханские
параллели могут означать необходимость омоложения. В этом слое наряду с керамикой
и каменными изделиями позднего этапа среднекатунской поздненеолитической культуры
было найдено медное четырехгранное шило, что побудило авторов раскопок выдвинуть
предположение о начале освоения металлургии меди на Алтае в середине IV тыс.
до н.э. (Кирюшин Ю.Ф., Кирюшин К.Ю., Семибратов В.П., 2005, с. 337). Однако в том
же слое были собраны 29 перламутровых «бусин», представляющих собой дисковидные
(9–12 мм в диаметре) с крупным отверстием в центре нашивки на одежду, причем
в двух случаях с пропилом-желобком, идущим от края к центральному отверстию (Кирюшин
Ю.Ф., Кирюшин К.Ю., Семибратов В.П., 2005, с. 335, рис. 1 (4), фотография:
http://www.bkatun.ru/intres/arheolog/nevek/). Более 25 таких же нашивок, в том числе
с желобками, были обнаружены МЦАЭ в 2006 г. при раскопках могилы в кургане мунххайрханской
культуры Цагаан уушиг-3 (Бурэнтогтох сомон, Хубсугульский аймак).
Учитывая гораздо более поздние даты мунх-хайрханских комплексов, можно предположить,
что перламутровые нашивки оказались в третьем слое Тавдинского грота
в результате переотложения либо намеренного захоранивания с поверхности слоя.
182