Nikitin3

А при отце язык и руки —
Все связано! когда со скуки
В окно глядишь, и тут запрет!
Уж и глазам-то воли нет!» —
«Все осуждать его не надо.
Известно — стар, кругом нужда,
На рынке хлопоты всегда,
Вот и берет его досада.
Он ничего. . . ведь он не зол:
На час вспылит, и гнев прошел».
«Я так. . . я разве осуждаю?
И день — печаль, и ночь тоска,
Тут поневоле с языка
Сорвется слово». —
«Знаю, знаю!
Как быть? живи, как бог велел. ..
Знать, положен таков предел».
Заря погасла. 'Месяц всходит,
На стекла бледный свет наводит;
З а лес свалились облака;
В тумане город и река;
Не шевельнет листом осина;
Лишь где-то колесо гремит.
Да соловей в саду свистит.
Молчат и Саша, и Арина,
Их спицы бедные од не
Не умолкают в тишине.
Как хорошо лицо больное
Сгарушки сгорбленной! Оно,
Как изваяние живое,
Все месяцем освещено.
В руках на миг уснули спицы,
Глаза на дочь устремлены,
И неподвижные ресницы
Слезой докучной смочены.
Сверкает небо огоньками,
Не видно тучки в синеве,
А у старушки облачками
Проходят думы в голове:
Без деток грусть, с детьми не радость!
Сынок в земле давно лежит,
Осталась дочь одна под старость
И эту горе иссушит.
Ну, что ей делать, если свахе
Старик откажет? как тут быть?
Я чаю, легче бы на плахе
Бедняжке голову сложить!
И без того уж ей не сладко:
Работа, скука, нищета. . .
Всю жизнь свою, моя касатка,
Чю в клетке птица, заперта.
Когда и выйти доведется,
Домой придет — печальней дом. . .
Глядишь, на грех старик напьется,
О-ох, беда мне с стариком!
Ну. та ль она была сызмала?
Бывало, пела и плясала,
На месте часу не сидит,
Вот словно колокольчик звонкий,
Веселый смех и голос тонкий
В саду иль в горенке звенит!
Бывало, чуть с постельки встанет,
Посмотришь — куколки достанет,
Толкует с ними: «Ты вот так
Сиди, ты глупая девчонка. . .
Вот и братишка твой дурак,
Вам надо няню. . .» И ручонкой
Начнет их эдак тормошить. . .
Возьмет подаст им на бумажках
Водицы в желудевых чашках.
«Ну, вот, мол, чай, извольте пить!» —
«Уймися, говорю, вострушка».
Отец, прикрикнет: «Посеку!»
Бедняжка сядет в уголку,
Наморщит лобик, как старушка,
И хмурится. Отец с двора —
Опять потешная игра.
И мать работу положила.
Печной заслон впотьмах открыла,
Достала щепкой уголек
И стала дуть. Вдруг огонек
Блеснул — и снова замирает.
Вот щепка вспыхнула едва, —
Из мрака смутно выступает
Старушки бледной голова.
III
Уж стол накрыт, и скудный ужин
Готов. Покой старушке нужен.
Заснуть бы время, — мужа ждет;
Скрипит крылечко, — он идет.
Сюртук до пят, в плечах просторен,
Картуз в пыли, ни рыж, ни черен,
Спокоен строгий, хитрый взгляд,
Густые брови вниз висят.
Угрюмо супясь. Лоб широкий
Изрыт морщинами глубоко,
И темен волос, но седа
Подстриженная борода.
«Устал, Лукич? — жена спросила: —
Легко ль, чуть свет ушел с двора!
Садись-ко ужинать: пора!» —