Nikitin3

чересчур долго. Это было, сколько я помню,
во вторник, на следующий день она хотела
ехать, но я сказал, что Вы уже в дороге.
Имею честь быть Вашим покор, слугою
1857, апр. 12
Иван Никитин.
Простите за болтовню, право, скучно, не
с кем перемолвить слова.
17. Е. А. П Л О Т Н И К О В О Й
Милостивая Государыня,
Евдокия Александровна.
Матушку Анастасию 1 я застал на пороге:
она отправлялась в Задонск; разумеется, вручил
ей Ваше письмо и получил деньги, в чем
и расписался. Как я ни старался выжать чтонибудь
из немца — хозяина коляски — нет! не
уступил ни гроша! Толкует, что она из бука,
и при этом долго вертел указательным пальцем
под самым моим носом;, ей-богу, не понимаю,
что же тут общего между буком и моим носом?
Впрочем, немец, может быть, и знает: по словам
князя Вяземского,
Немец так глубокомыслен.
Что провалишься в него...
Починки сделано мало — одна гайка (1 руб.
22 коп.). Ключа, винтов и какой-то ваги нет;
едва ли скоро довезут Ваши лошади этот экипаж,
даже по Дворянской улице чуть-чуть
тащили. Очень жалею о неприятном происшествии
в Вашем доме. Я думаю, тут-то наехало
разных лиц, тут толков, спросов и т. подобн.
Если бы не починка на дворе и не ломка на
улице, отправился бы тотчас же к Вам посмотреть
на уморительные сцены.
Из присланных Вами мне денег истрачено:
За г а й к у ............................ 1 р у б . 22.
З а о в ес и сен о . . . 1 „ 40.
З а с а л о ...........................— „ 35.
С о д у .................................... 1 „ 75.
К о н ф е к т ы ........................ 1 „ 5.
Н а д о р о г у ........................ 1 „ 23.
Остальные при сем прилагаются.
Несть имею свидетельствовать нижайшее
почтение всему Вашему семейству.
Ваш всепокорнейший слуга
12-го июля 1857 года
И. Никитин.
18. П. П. ВТОГОВУ
Я не могу начать моего письма к Вам, как
обыкновенно начинается большая часть писем:
Милостивый Государь, N. N. Веет холод от
этого начала, и оно кажется мне странным
после тех отношений, которые между нами
существовали. Я готов назвать Вас другом,
братом, если позволите, и никак милостивым
государем.
Что делать! Поневоле пришлось обратиться
к перу и бумаге, чтобы перемолвиться с Вами
словом! Не заменят эти бедные строки наших
изустных речей! . . Признаться, я не могу похвалиться
счастьем своих привязанностей:
Вы — третье лицо, которое я теряю ', лицо для
меня самое дорогое, потому что ни с кем другим
я не был так откровенен, никого другого
так не любил. Силу этой привязанности я понял
только теперь, сидя в четырех стенах, не
зная, куда выйти, хотя многие меня приглашают.
Если выйду, обыкновенно между мною и
встретившимся мне знакомым начинается, что
называется, пересыпанье из пустого в порожнее;
оно и естественно: мой характер раскрывается
не перед каждым. Я душевно люблю
Придорогина J, бываю у него почти всякий
день, но, потому ли, что и он упал духом так
же, как и я, наши беседы не облегчают, а давят
нас своим содержанием. «Что^ брат, — говорит
он, подпирая рукою свою больную голову, —
видно, приходится умирать; зачем жил — неизвестно,
а жизнь скверно прожита». Жалоба
заключается горькой улыбкой. Я молча гляжу
в окно из его третьего этажа: весело гремят
по мостовой пролетки, весело снуют пешеходы,
пестреют кровли зданий, трубы, зеленеются
кое-где сады, красная полоса зари догорает в
синеве неба, — обстановка, кажется, недурна, а
что за тяжесть на сердце! что за скука в душе!
После долгого молчания разговор переходит на
общее место — разную современную гадость и
мерзость, и, право, чувствуешь себя точно разбитым,
окунувшись в этот зловонный омут.
Прохожу мимо Вашей бывшей квартиры, —
она пуста. Не видно, знакомых мне, белых занавесок;
вечером не горит огня в кабинете, где
так часто я думал, читал, беседовал, — словом,
благодаря Ваше дружеское, разумное внимание,
находил средства забывать все дрязги моей
домашней жизни. Как же мне не любить Вас!
Как мне о Вас не думать! Второе — неизбежное
следствие первого, в особенности теперь.
Саади сказал правду: «Quand on est seul, on
est plus que jamais avec ceux qu’on aime» 3. Ho,