Nikitin3

пожатий г. Шилову подают кресло, в которое
он садится, отдавая свою неразлучную палку
слуге. Завязывается разговор о погоде. Г. Шилов
замечает, что пророчество луковиц в отношении
к ней совершенно оправдалось (в чем
я имею основание сомневаться), и делает вопрос
Наталье Вечеславовне: «А что ваш ройяль?»
Наталья Вечеславовна. в небольшом затруднении,
старается, по возможности, его скрыть и
отвечает с улыбкою: «Кое-что играли, но мы
теперь более заняты отделкою ковра». Г. Шилов
покачивает головою и думает: грешно, барышня.
«Сыграемте что-нибудь», — говорит
Наталья Вечеславовна. Г. Шилов изъявляет
совершенное согласие. Подают скрипку в красном
футляре весьма незавидной работы. Кресло
вместе с г. Шиловым придвигают к ройялю.
Придвигают к нему и черный на тоненьких
ножках столик, на котором тотчас же помещаются
ноты. Скрипка является от заключения
на божий свет; г. Шилов надевает очки в серебряной
оправе, очки, которые бывали с ним
в походах, и берет смычок, предварительно натирая
его смолянистым веществом для известной
цели. После краткого взаимного совещания,
что играть, — играют карнавал. Наталья
Вечеславовна фальшивит (извините, я люблю
откровенность), г. Шилов, в свою очередь,
делает то же. Но пьеса сходит с рук. За нею
разыгрывается другая, за другою третья и
так далее. . . Пальцы Натальи Вечеславовиы
с трудом бегают по клавишам, от утомления
она переходит к зевоте, причем следует полуоборот
головы налево, и г. Шилов не подозревает
искусного маневра, его неутомимый смычок
работает попрежнему внимательно, быстро и
одушевленно. Но вот раздаются затрогивающие
звуки «Барыни». Вечеслав Иванович
подергивает плечом, Матильда Ивановна употребляет
всевозможные усилия усидеть спокойно
на месте. Павел Александрович и Евдокия
Александровна улыбаются. Я, не замечаемый
никем, тоже улыбаюсь. Между тем, в
полуотворенную дверь из комнаты барышни (как
обыкновенно называют Наталью Вечеславовну
обитательницы передней) выглядывает полное,
красное, вечно смеющееся лицо Эжени. Она
слерживзет широкою мясистою ладонью готовый
вырваться хохот из ее бесцеремонно открытого
рта, и эго усилие принуждает ее делать
что-то вроде поклонов, вследствие чего синее
набойчатое платье Эжени образует живописные
складки. Вот она посмотрела на Павла
Александровича, последний повел бровью, может
быть, совершенно неумышленно, и Эжени,
фыркнув, пропала за дверью. Варя, напротив,
слушает более хладнокровно, хотя тоже не без
сочувствия к музыке. «Браво!!!» — кричит
Вечеслав Иванович, хлопая в ладони. Г. Шилов
улыбается и медленно кладет свой смычок и
скрипку на черный с тонкими ножками столик.
«А двадцатки не хотите, Петр Матвеевич?» —
спрашивает Вечеслав Иванович. — «Пожалуй,
немножко ничего», — говорит он, укладывая в
футляр с серебряной оправой долговечные очки.
«На стол подано!» — угрюмо докладывает
Павел.
Все отправляются в столовую. Г. Шилов
идет, опираясь на своего человека. Матильда
Ивановна мимоходом взяла несколько аккордов
и, обхватив потом талию Натальи Вечеславовны,
что-то заговорила с нею по-французски
и быстро направилась к двери столовой. Но тут,
как гость не приглашенный к столу, я не смею
следовать за другими и оканчиваю мои наблюдения,
со вздохом выходя на крыльцо, с
крыльца на двор. Здесь меня соблазняет сад,
в особенности бесконечная аллея. . . Хотелось
бы по ней пройти, но без дозволения г. хозяина
неловко, — и я отказываю себе в этом удовольствии.
«Вот оригинальное письмо!»— восклицает
Матильда Ивановна.
«Глупости!» — утвердительно говорит Вечеслав
Иванович.
«Каприз плохого стихотворца. . .» — добавляет
Павел Александрович.
Наталья Вечеславовна молчит и насмешливо
улыбается.
Одна Евдокия Александровна возражает
всем с своею неизменно-доброю снисходительностью:
«Бог с ним! Ведь, он ничем нас не
оскорбляет. Вероятно, скучно, ну, и вздумал
перемолвить с нами два-три слова». Благодарю
Вас, если Вы угадаете причину моего письма,
она именно такова. Побраните, — бог с Вами.
Вперед не осмелюсь беспокоить. Я желал бы
получить от Вас несколько строк, хотя коротенькую
весть о Вашем житье-бытье, но едва
ли Вы примете на себя труд исполнить мое
желание. «К чему это?» — скажут некоторые
члены семейства. Ну, если не к чему, так и
быть.
Ha-днях побываю у Матушки-игуменьи и
постараюсь узнать, за что Вечеслав Иванович
на меня рассердился. Кстати! . . От А. П. Нордштейна
я получил два письма: пишет, что
10 числа этого месяца едет в Москву. В Воронеже
есть кое-что новое, но Вы видите, где