Nikitin3

«Н у, врешь!
Велю — за пастуха пойдешь».
И, поглядев на Сашу строго,
Отец прибавил: «Д а, велю,
И баста! споров не люблю». —
«Конечно, так. Я кукла, стало,
Иль тряпка. . . и куда попало
Меня ни бросить, все равно,
П од лавку или за окно». —
«Д а что, к примеру, ты в уме ли?
Ты с кем изволишь рассуждать?» —
«Вот если б эту чашку взять
Разбить, вы верно б пожалели!» —
«Ну, что ж из этого?» —
«Д а так,
Вы сами знаете — пустяк:
Вам чашка дочери дороже». —
«Смекаю. Ты-то за кого
Меня сочла? за куклу тоже?
Д а ты от взгляда моего,
Н е то что слов, должна дрожать!
А ты. . . ты хлебом попрекать
Отцу! Ты что вчера сказала?
Д ля вас, дескать, моя игла. . .» —
«Я виновата, попрекала.
Д а если б камнем я была,
Тогда б промолвила! Ведь горько!
Иной собаке лучше жить,
Чем мне: ее не станут бить,
Гнать из конуры. . .» —
«Дальше!» —
«Только.
Что ж, мало это го ? » —
«Молчать!
И слышишь ты, не поминать
Соседа! моего порога
Н е смей он знать! Вишь, речь нашла!
Благодари, к примеру, бога,
Что у тебя коса цела!»
Старушка вышла из терпенья.
В душе за дочь оскорблена.
Все слезы, годы униженья,
Все горе старое она
Припомнила — и побледнела,
И мужу высказать хотела,
Какой, мол, есть ты человек?
Крушил жену свою весь век
И крушишь дочь. Побои, пьянство. . .
Ведь это мука, мол! тиранство!
Ты в этом богу дашь отчет! ..
И не решилась. Нет, нейдет:
Вспылит. Немного помолчала
И грустно дочери сказала:
«Пей, Саша, чай-то: он простыл.
Что ж плакать!» —
«Гм! ей чай не мил.
Сгубил сосед твою голубку,
Заплачь и ты, — оно под стать!»
Промолвил муж и начал трубку
О б угол печки выбивать.
М еж тем в калитке обветшалой
Кольцо железное стучало.
Лукич прислушался: «Стучат,
П од чай, к примеру, норовят. . .»
В окно А рина поглядела:
«Старуха чья-то. . . Ох, Лукич,
Н е сваха ли? кому опричь!» —
«Что ж! примем». Саша побледнела.
Отец на кухню указал
И Саше выйти приказал.
Она не трогалася с места.
«Опять упрямство! слышь, невеста,
З а косу выведу, гляди!» —
«И ди, душа моя, иди! —
Сказала мать: — ох, мука, мука!» —
«Н у, ну! не мука, а наука. . .
Вас плетыо нужно б обучать».
И он сюртук стал надевать.
YIII
Дверь заскрипела, отворилась, —
И гостья, кашляя, вошла,
Святым иконам помолилась
И чуть не в пояс отдала
Поклон хозяину с хозяйкой.
Н а гостье был наряд простой:
Покрытый синею китайкой
Ш ушун, кокошник золотой
И сарафан. Взгляд ястребиный,
Лукавый. Н а лице морщины,
И тонкий нос загнут крючком.
«Челом вам, золотые, бьем!
Здоровы ли, мои родные?
Н у, жар! насилу доплелась!
Д а пыль от ветра поднялась, —•
Измучилася, золотые!» —
«Садись-ко, матушка, садись, —
Сказал Лукич: — вот чашка чаю. . .» —
«Давай, родной. Уста спеклись.
Ш естой десяток доживаю.
Насилу бродишь. Ну, и жар!» —
«/Кена! долей-ко самовар.